Он покачал головой:
– Что бы тогда? Что ты можешь сделать? Что бы ты могла сделать, если бы я рассказал тебе, что моя мать по меньшей мере один раз изменила моему отцу? И что ее неверность привела к рождению Калеба? Тебе стало бы легче, если бы я сказал, что ни мой брат, ни отец не знают правды? И что эта тайна тяжким бременем лежит у меня на сердце с того самого дня, когда твой папаша швырнул мне ее в лицо и пригрозил, что уничтожит весь мой мир, если я не женюсь на тебе?
Эта исповедь повисла в воздухе, как отзвук пушечного выстрела. Единственное, что Виктория могла сделать, – это смотреть на Джастина во все глаза. Его слова проникали в нее, в ее сердце, в ее душу. Она никогда не предполагала ничего подобного. Когда она размышляла о шантаже, все ее мысли вертелись вокруг того, что сам Джастин сделал не так – солгал или предал какого-то друга.
Она и представить не могла, что он взвалил на себя ту тяжесть только для того, чтобы защитить своих близких. Его связала по рукам и ногам его честь, а не грехи прошлого.
– И доказательства этого содержались в письмах? – прошептала она.
Он бросил взгляд на несколько уцелевших листков.
– Да. Некогда наши матери были близкими подругами – задолго до ссоры семейств Бэйбери и Рид. И моя мать призналась твоей в неверности и своих страхах насчет происхождения Калеба. Очевидно, твой отец нашел эти письма после смерти твоей матери.
Виктория прикрыла глаза и издала болезненный, прерывистый вздох. Боже, безумие отца и его разрыв с ближайшим другом усугубились после смерти матери.
Ее тошнило от этого.
– Джастин, – прошептала она и шагнула к нему. Она молилась, чтобы найти нужные слова, сказать ему что-то, чтобы он поверил, что она не состояла в сговоре с отцом. Что она сожалеет о собственном обмане. – Я…
Он смотрел на нее сверху вниз, и в его глазах она не могла прочесть ни одного из тех чувств, которые привыкла там видеть. Снова на нее смотрел далекий, чужой мужчина – совсем как в первую брачную ночь.
Однако теперь она знала, что он за человек. За последние несколько недель она прониклась к нему симпатией, глупой и опасной для нее самой. И потому сейчас, глядя на нее как на незнакомую женщину, он ранил ее неимоверно глубоко.
Она подалась вперед, но запнулась. Он не желает иметь с ней ничего общего. Слишком много уже сделано.
– Я рада, что ты рассказал мне, – мягко проговорила она, в конце концов. – Вероятно, письма, которые отец принес сегодня, – единственное его доказательство. Но если нет, я сделаю все, что в моих силах, чтобы прекратить это. Я знаю, что сейчас ты не веришь моим словам, но я все равно тебе это обещаю.