— А кто будет выбирать этих руководителей?
— Те, кто сейчас стоит у власти и элита страны.
— Не все граждане, а только лучшие? — решил уточнить маршал. Он, похоже, в принципе не хотел произносить некоторых слов в этом разговоре. Таких как «элита».
— Именно так. А вы, Лаврентий Павлович, считаете, что кухарка и пастух могут правильно управлять державой? Они вообще не должны решать, кто будет стоять у власти, — подполковник и маршал так и продолжали разговаривать, глядя в глаза друг другу. Даже не мигали.
— Мне надо подумать, — констатировал Берия и, наконец-то, первым отвел взгляд.
— Само собой разумеется. Такие вопросы с кондачка не решаются, — по-простецки ответил Вася, — без вас, Лаврентий Павлович, мы ничего предпринимать не будем. Мы просто одни никак не справимся с этой задачей. Только, когда будете думать, попробуйте сначала оценить дела отца со стороны.
— Что ты имеешь в виду? — не понял маршал.
— Аналитику. Надо разбить на этапы всю папину деятельность. Сначала стояла задача войти во власть. Это в тот момент можно было сделать только с партией большевиков. Значит, надо было подняться в ней на вершину. Одновременно — создание промышленности, развитие страны. Затем власть должна была стать единоличной. Врагов — к стенке. И только потом можно было сосредоточить все силы, — Василий подчеркнул слово "все", — только на безмерном усилении державы.
Синельников чуть рот не открыл. С этой точки зрения посмотреть на жизнь Иосифа Виссарионовича Сталина он никогда не осмеливался.
Берия тоже сначала не понял, к чему подводит Василий. Так коротко, в несколько предложений, охарактеризовать жизнь отца мог только он. Да, конечно, погибший Вождь был в первую очередь прагматиком. Отрицать очевидное было нельзя. Но… И что же теперь с этим делать???
****
А на следующий день Василий Сталин сорвался. Приехал на центральный аэродром столицы — бывшее Ходынское поле. Там всегда, круглые сутки, была на дежурстве эскадрилья истребителей. Попросил самолет для тренировочного полета. Ему, соответственно, не отказали. Надел привезенный с собой летный комбинезон, сел в истребитель, вырулил на предварительный старт, выполнил карту*, вырулил на исполнительный, запросил разрешение у диспетчера, взлетел, набрал высоту, вошел в зону испытательных полетов, а потом… Так как на аэродроме работало несколько отделов ЛИИ**, то кто-то догадался включить подготовленную скоростную кинокамеру с мощным телеобъективом и взять в визир крутящийся высоко в небе самолет. Двадцать две минуты Василий «насиловал» "Як-третий". На двадцать третьей от правой плоскости, не выдержав перегрузок, оторвался элерон. Самолет потерял управление и, хлопая маленькими автоматическими предкрылками, сорвался на крыло и в плоский штопор. Все, кто был на аэродроме, уже давно забросили свои дела (кроме тех, кому это не позволяли сделать служебные обязанности) и наблюдали за невиданным здесь ранее пилотажем. Сейчас они все затаили дыхание. Виток, второй, третий. Вздох облегчения и радостные крики приветствовали отделившийся от самолета маленький силуэт и раскрывшийся над ним белый купол парашюта. Потерявший управление «Як» воткнулся в землю и расцвел яркой даже средь белого дня вспышкой. Но на него практически никто не смотрел. Внимание всех присутствовавших сосредоточилось на летчике. Видно было, что он, как профессиональный парашютист, подтягивая стропы, пытается направить плохо управляемый, совершенно не предназначенный для горизонтального полета, спасательный парашют ближе к вышке КДП. Касание асфальта напряженными, чуть присогнутыми ногами, упругое приседание — ноги, как пружины — выпрямление с одновременным рывком строп для гашения купола, и все увидели, как этот, неизвестный для большинства присутствующих, невысокий худенький пилот спокойно отстегивает подвесную систему парашюта и направляется к стоящему недалеко «Паккарду». Только немногие — те, кто был ближе — разглядели правительственные номера.