Но впрочем, довольно. Мой друг в преисподней сейчас.
А вот амазонки. Как странно, пройдя километры пути, вдали от степей Туркестана подобное племя найти. Ужасные рыбы-пираньи, Затерянный Мир вдалеке, не так испугали Пусяня, как встреча на этой реке. Владыка, не чуждый лукавства, застыл, точно смерть побледнев.
И тихо сказала:
— Ну, здравствуй, — одна из воительниц-дев. — Ты помнишь, в том лагере грязном, впервые оставшись вдвоем, мы вместе достигли оргазма под теплым июльским дождем? Ты знал, отправляясь на север, накрытый стеклом ледяным, — она продолжала, — форевер останешься ты молодым. Когда ты отправишься в холод, тогда захватить не забудь броню разбивающий молот и меч, протыкающий грудь. А где остальные герои?
— Погибли, — Пусянь прошептал.
— Джамуха?
— Лежит в Уренгое. Я ногу ему оторвал.
— Мардоний?
— На том перевале…
— Быть может, Розарио жив?
— Его расстреляли в подвале, а дело списали в архив.
— Дантон, буревестник террора?
— В Париже, на плахе погиб…
— Германик, не знавший позора?
— Он скушал отравленный гриб.
— И кто же теперь остается из Клана Бессмертных Вождей?
— Лишь пять или шесть полководцев на пять миллиардов людей. Я думал об этом намедни, и твердо сейчас признаюсь — решился на подвиг последний, поход, истребляющий гнусь. Вдыхая пары ангидрида и приторный дух мертвецов, спуститься в глубины Аида и дьяволу плюнуть в лицо!
Едва он решил, что неплохо немного поправить доспех, раздался чудовищный хохот, воистину дьявольский смех. Он вздрогнул, как волос на ламе, рука обхватила клинок…
— Я здесь, я стою перед вами. Ну где же твой меткий плевок?!
Не демон с рогами, не гоблин, не зверь, выдыхающий смрад — он взял человеческий облик, владыка, покинувший ад. И в образе девушки сладкой, весьма превосходен собой, готов к заключительной схватке с Пусянем за власть над Землей. Да что там — над целой Вселенной! На карту поставили все — один, порожденный геенной, другой — породивший ее.
Проложена в джунглях дорога. Здесь царствует лев, а не рысь! Цари Африканского Рога в последней дуэли сошлись. Солдаты шагают по тропам, их крики стихают вдали:
— Не жить в Сомали эфиопам!
— Сотрем в порошок Сомали!
Одни погибают за Грана. Другие, не чувствуя вкус, идут за спиной Дегалхана. И сам император-негус под именем громким Давита, сжимая в руках пистолет, отправился в битву открыто — от смерти спасения нет! И крепко сжимаются пальцы вокруг рукояток мечей. А с моря пришли португальцы, и схватка пошла горячей. Привел, поднимая забрало, пятьсот католических рыл, наследник того адмирала, что Индию с юга открыл. Но крепче алмаза и стали, корнями цепляясь за грунт, стоят мушкетеры Адаля — врагам не достанется Пунт!