– А что, по-вашему, должны чувствовать люди, для которых оба персонажа стали источником невообразимых бед и страданий? Например, ветераны Отечественной войны или жертвы сталинских репрессий?
– Никаких комментариев на эту тему. Вы раскачиваете беседу в ненужном направлении.
– Есть ли какая-то грань нравственности, за которую художник не должен ступать, выискивая темы для своих работ?
Быстро сообразив, куда начинает катиться разговор, Дольф сделал знак рукой, обозначающий, что импровизированная конференция закончена, и попытался скрыться, но тут же уткнулся в разъяренную художницу.
– А, Соня! – натужно улыбнувшись, воскликнул Дольф. – Здравствуй. Как дела? Да, вот, кстати говоря, – торопливо добавил он, обращаясь к Тропинину. – Познакомься. Хочу представить тебе новое дарование, Соня Штейн. Стажировалась по гранту в школе искусств у Зиновия Геймана, сейчас пробует силы у нас.
Виктор с интересом уставился на девушку.
– Рудольф Константинович! – срывающимся голосом пролепетала задыхающаяся от волнения художница. – Вы обещали взять мои работы на выставку, а вместо этого их запихнули в самый дальний угол!
– Вот как! – воскликнул Дольф, разыгрывая невинное удивление.
– Боже мой, Дольф, что ты опять натворил? – хитро прищурившись, поинтересовался Тропинин. – На тебя бесконечно жалуются журналисты, а теперь еще и художники! Тем более такие красивые! Объяснись сейчас же!
– А чем ты недовольна? – пробурчал не ожидавший подобного поворота Дольф, с которого разом слетели все остатки лоска и приторность. – Было бы обидно, если бы тебя вообще не взяли, но ты же представлена. Просто твою инсталляцию разместили в дружественной нам галерее, так как у нас на стенде не хватило места, вот и все. Не понимаю, какие могут быть претензии? И вообще, знаешь что, Штейн. – Тут Дольф насупился еще больше. – В таком тоне со своими приятелями разговаривай – надо же, волчья ягодка. Ты кто? Никому не известная художница, и звать тебя пока никак. Перед тобой была одна задача – появиться в Манеже, а для первого раза с такими работами тебе вообще должно быть безразлично, на каком стенде тебя выставят.
– А что мои работы? – хлестко огрызнулась Соня. – Они же вам еще недавно нравились.
– Может, и нравились, – раздраженно передразнил ее Дольф, пытаясь поскорее закончить неприятный разговор. – Мне многое нравится, и что с того? Сегодня нравится, завтра не нравится, я не должен перед тобой отчитываться!
– Дольф, Дольф, – осадил его Виктор. – Полегче.
– Хорошо, если ты и уважаемый Виктор Андреевич так настаиваете на этом объяснении, отчитаюсь! – начал глумиться Дольф. – Одна работа Близнецов, – он эффектно продемонстрировал Соне свой толстый указательный палец, – всего лишь одна их работа стоит в сотни раз больше, чем твоя кровать и невнятные абстракции.