Сейчас она выйдет, спросит проводницу, если та еще не спит, к какой станции они подъезжают, и выйдет из поезда, пересядет на другой, следующий в том же направлении.
Надя набросила на плечи кофту и, прикрыв подушку, набитую деньгами, одеялом, вышла из купе. Подошла к двери, ведущей в купе проводников, и тихонько постучалась. Но ей никто не ответил. Спит, решила она. И двинулась дальше, в туалет. Затем она решила покурить в тамбуре. И хотя курила она редко, подумала, что сейчас – самый подходящий момент: кругом тишина, мерный стук колес, обстановка, располагающая к раздумьям… Достала из кармана джинсов сигареты, открыла дверь тамбура и тотчас встретилась взглядом с мужчиной. Бледный, в фуфайке, он курил, судорожно втягивая в себя дым, много дыма, и глаза его словно тоже наполнялись дымом или туманом… Он окаменел сначала, увидев Надю, а потом его будто отпустило, он как-то хрипло рассмеялся, и Надя вдруг подумала, что он нереален, что он – как сгустившийся воздух, аллегория ее страха, этот мужичонка с прокуренным лицом…
Призрак страшно выматерился, словно выплюнул все свое отвращение к этой жизни, затем обозвал ее шлюхой, рванулся к ней, схватил за плечо и другой, свободной рукой начал сильно мять ее щеки, подбородок, словно проверяя, настоящее ли все это. Надя от страха не могла даже закричать, она лишь смотрела широко раскрытыми, полными слез глазами на своего мучителя и не могла, не хотела верить в то, что это не кошмарный сон…
Все, что с ней случилось потом, она осознавала уже как реальность: обжигающе-ледяной, металлический, грохочущий пол тамбура под своими голыми бедрами – и разрывающий ее внутренности зверь, непрерывно исторгавший грязные ругательства, словно это она была виновата во всем, что довело его до этого скотского акта…
Вот, вот тебе за все, что ты сделала, за то, что решилась на все это, твердила она себе, зажмурившись и пытаясь не провалиться в беспамятство. Все же это лучше, чем если тебя пырнули бы ножом и пристрелили! Так она внушала себе, чтобы выжить, вытерпеть эту адскую боль и непомерную тяжесть чужого тела. Дышать было трудно, но она все равно дышала – глубоко, хватая ртом воздух, пропитанный вонью немытого мужика, прогоревшего угля и железнодорожной копоти.
Она не помнила, в какой момент потеряла сознание. А когда пришла в себя и открыла глаза, то поняла, что лежит, растерзанная, на ледяном полу в тамбуре, почти голая, закоченевшая… Рядом валяется ее розовое мыло и затоптанное полотенце…
Она нашла в себе силы подняться, схватила валявшиеся в углу джинсы и принялась их надевать. Никак не могла попасть ногами в штанины, валилась на пол, рыдала и снова пыталась натянуть их на себя. Дрожа всем телом, рванулась к двери, хотела ее открыть, чтобы вернуться в купе, запереться от бандита, как вдруг поняла, что дверь с другой стороны кто-то держит. Конечно, надо было бы повернуть назад и бежать в другой вагон, но в купе – деньги, документы. И надо пробраться туда раньше бандитов и запереться, запереться!