Задыхаясь, ремесленник упал перед входом и поскреб завесу.
Внутри прозвучал сухой кашель, голос проскрежетал: — Войди, смертный.
Мунаг вполз внутрь. Густой едкий дым атаковал его глаза, ноздри и горло, но после первого же вдоха легкие очистились от холодного напряжения. Склонив шею и потупив глаза, Мунаг стоял и ждал.
— Ты опоздал, — сказал бог, тяжко сопя при каждом вдохе.
— На пути были солдаты, господин…
— Они раскрыли тебя?
Мунаг улыбнулся грязному тростнику, набросанному на пол палатки. — Нет. Они обыскали мешок, как я и ожидал, но не меня самого.
Бог снова закашлялся, и Мунаг услышал, как по полу проскрежетала медная жаровня. На угли упали семена, дым загустел.
— Покажи.
Ремесленник сунул руку под изношенную тунику и вытащил пухлый пакет размером с книгу. Развернул, достал колоду деревянных карт. Не поднимая головы и жмуря глаза, Мунаг толкнул карты по направлению к богу, рассыпав их.
Дыхание бога прервалось, послышался тихий хруст. Голос раздался ближе. — Уродства?
— Да, господин. По одному на каждую, как вы повелели.
— Ах, это радует меня. Смертный, твое искусство непревзойденно. Поистине вот изображения боли и несовершенства. Они искажены, полны страдания. Они оскорбляют глаз и терзают сердце. Более того, я вижу в лицах застарелое одиночество. — В его голосе появилось холодное удовлетворение. — Ты изобразил свою собственную душу, смертный.
— Я познал в жизни мало счастья, хоз…
Бог сердито шикнул: — Не стоит ждать его. И в этой жизни, и в тысяче иных суждено тебе страдать, ожидая конечного спасения — если считать, что ты вообще сможешь выстрадать это спасение!
— Молю, чтобы страдание мое не прекращалось, хозяин, — едва вымолвил Мунаг.
— Ложь. Ты мечтаешь о комфорте и довольстве. Несешь золото, думая, что оно способно их даровать, собираешься торговать талантом для преумножения золота… Не отрицай этого, смертный. Я знаю твою душу — вижу ее алчность и страстность в этих картинках. Но не бойся, такие эмоции лишь смешат меня, ибо ведут они к отчаянию.
— Да, хозяин.
— А теперь Мунаг из Даруджистана, твоя плата…
Старик завопил, когда опухоли в паху охватил огонь. Скорчившись в агонии, он упал на грязный тростник.
Бог засмеялся. Жуткий смех перешел в тяжелый, нескончаемый, разрывающий легкие кашель.
Боль слабеет, сообразил Мунаг через несколько минут.
— Ты исцелен, смертный. Ты вознагражден еще несколькими годами жалкой жизни. Увы, раз совершенство для меня проклятие, оно должно радовать моих возлюбленных детей.
— Хо…хозяин, я не чувствую ног!
— Боюсь, они омертвели. Такова плата за исцеление. Кажется, искусник, тебе придется долго и мучительно ползти… куда бы ты там не собирался. Не упускай из виду, дитя, что ценен путь, а не его конечная цель. — Бог снова захохотал, вызвав новый приступ кашля.