— Не беспокойтесь, пожалуйста, — ответствовал Бен. — Да и все равно я обещал быть дома раньше. — Явная неправда; этому было лишь одно объяснение: Бен отнюдь не жаждал встречи с ее мужем.
— Но, может быть, твоя мама…
— Она не водит машину, — заявил Бен. — Да вы не беспокойтесь, здесь всего миля.
— Миля — это недалеко в хорошую погоду, но имей в виду, Бен, что сейчас тебе придется идти по морозу.
— О, это пустяки. Я загляну по пути на рынок и погреюсь у печки: думаю, мистер Жедро не выгонит… А потом у меня зимние брюки и теплый шарф.
Вроде бы ему удалось убедить миссис Дуглас… Та вновь выглянула в окно.
— Какой там, наверное, ужасный ветрище. Такой… такой враждебный.
Бен не понял слова, но значение до него дошло… А что же случилось такого? И вдруг до Бена дошло, что он смотрит на миссис Дуглас вовсе не как на своего преподавателя, а просто как на женщину. У нее усталое лицо поэта. Мальчик представил ее в машине с мужем: вот ее руки, согреваясь, лежат на отопителе; муж рассказывает ей, как прошел у него день. Потом они приезжают, и она готовит обед… С губ Бена чуть было не слетел вопрос: «У вас есть дети, миссис Дуглас?»
— Мне часто приходит в голову, что в это время года лучше находиться поближе к экватору, — немного грустно улыбнулась она Бену. — Во всяком случае, не на этой широте. — Когда учительница повернулась, обратившись к Бену, это несколько странное и непривычное для мальчика выражение исчезло с ее лица. «Да, пожалуй, такой ее больше не увидишь», — разочарованно подумал Бен.
— Зимой будто стареешь, и каждый раз ждешь прихода весны… чтобы помолодеть. Ты уверен, что нормально доберешься, Бен?
— Уверен, миссис Дуглас.
— Ну будем надеяться. Ты хороший мальчик, Бен.
Он опять опустил глаза, залившись краской беспомощности… и опять влюбленный — больше чем когда-либо…
— Берегись, пацан, мороз кусачий, — предупредил мистер Фацио в холле, не оторвав взгляда от метлы.
— Спасибо. — Бен открыл свой шкафчик и достал теплые брюки, вспомнив, как был страшно недоволен, когда по настоянию матери приносил их сюда в холодные дни, и ощутил легкий укол стыда: мать была права. Застегнув молнию куртки, потуже натянув капюшон и надев рукавицы, Бен медленно побрел к выходу. Выйдя, он остановился у свеженаметенного сугроба, оценивая мороз. Дверь за ним закрылась; щелкнула собачка.
Небо затянуло тучами. Задувало сильно, порывами. Ветер, безрадостно трепавший веревки и флагшток, теперь принялся и за Бена. Школьное тепло быстро улетучивалось; щеки прихватило в момент. «Берегись, пацан, мороз кусачий», — вспомнилось Бену.