мне казалось (да и теперь кажется), что человек, больной раком, сгорает как свечка. Но отец умирал медленно. Болезнь разрушала его постепенно, унижала его.
Эту тему мы не затрагивали, и каждый раз, когда возникала пауза, я замирал, чувствуя, что нам необходимо поговорить об этом, что другого выхода нет, и я в панике ломал голову над тем, что бы такое сказать, чем отвлечь нас обоих от неотвратимого — от понимания, что рак разрушает организм моего отца, схватившего однажды Батча Бауэрса за волосы, приставив дуло «винчестера» к его голове, и потребовавшего прекратить их преследовать… Мы приближались к запретной теме, и мне хотелось плакать от неспособности воспрепятствовать этому. Но плакать в присутствии умиравшего отца было кощунством.
И вот во время одной из этих бесконечно тягостных пауз я вновь задал ему вопрос о пожаре на «Черном Пятне». Отцу только что сделали обезболивающий укол на ночь; сознание его то давало проблески, то мутнело; соответственно и речь временами оставалась ясной, а порой сбивалась на невнятное и маловразумительное бормотание. Он то обращался ко мне, то беседовал с воображаемым братом Филом. У меня не было ясного намерения спрашивать его в тот момент именно о «Черном Пятне», но молнией мелькнувшая мысль все предрешила.
Его взор прояснился; отец даже нашел в себе силы улыбнуться:
— Не забыл еще, Майки?
— Нет, сэр, — ответил я, и хотя года три я об этом и не задумывался, добавил его же словами. — Это меня все время гложет.
— Ну ладно, расскажу. В пятнадцать лет ты, наверно, имеешь право услышать, да и матери нет, чтобы остановить меня. Но заруби себе на носу вот что. Я думаю, такое могло случиться только в Дерри. Ты постоянно должен иметь это в виду. Поэтому берегись. Только здесь для этого необходимые условия. Ты обещаешь мне быть осторожным, Майки?
— Да, сэр.
— Хорошо, — сказал он, и голова упала на подушку. — Это хорошо. — Мне было показалось, что его сознание вновь помутилось, — так он плотно смежил веки. Но вот полилась речь. — Когда я служил на базе в конце 20-х, на холме стоял клуб для унтер-офицеров. Теперь там городской колледж. Клуб стоял на том самом месте, где мы обычно брали «Лаки-Страйк» с ментолом за семь центов. Снаружи он представлял собой цельнометаллическую конструкцию и был прекрасно оборудован внутри: ковровые дорожки, репродукции на стенах, музыкальный автомат. Там неплохо проводили уикэнды… белые, конечно. Субботними вечерами играл джаз, был танцевальный пятачок. И хотя действовал сухой закон, мы не раз слыхали, что там можно неплохо «набраться»… если только на вашем армейском удостоверении оказывалась маленькая зеленая звездочка — нечто вроде тайного знака. В будни там торговали домашним пивом, но в уикэнд можно было «расслабиться»… опять же только белым.