Вырванные куски плоти. Обезображенные тела. Раздавленные всмятку черепа. Лишь у одного из покойников чудом уцелело лицо: это был коренастый мужчина лет сорока, в одежде из беличьих шкурок, широких шароварах и войлочных сапогах. На голове его красовалась остроконечная войлочная шапка, отороченная лисьим мехом, похожая на те, что носят гирканцы, но на этой сразу же бросались в глаза по-чудному прикрепленная сзади пара лисьих хвостов. Широкое, смуглое, чернобровое лицо убитого было неестественно запрокинуто — и немудрено, ибо голова была почти отделена от туловища жуткой рваной раной, зиявшей на месте горла. На лице обладателя хвостатой шапки застыло выражение смертельного ужаса.
Тлен уже коснулся мертвецов, но удивительное дело, ни одной мухи не вилось над ними, и, ни один охотник до падали — будь, то шакал, волк, ворон или стервятник — даже не приблизился к трупам. Словно само место это было проклятым.
Трупов было не так уж и много, не больше десятка, в то время, как в погибшем кочевье явно обитало большее количество людей. Причем все до единого тела были мужскими. Следовательно, рассудил Таргитай, успокаивая дрожащего коня, женщины, дети, подростки и уцелевшие мужчины уведены в плен некими злобными монстрами. В том же, что нападение совершили не люди, Таргитай и не сомневался.
Он стал внимательно изучать следы, надеясь встретить отпечатки раздвоенных копытцев или трехпалых ступней рептилий,— вещий сон все не шел у него из головы. Но, кроме слабых очертаний подошв войлочных сапог, он ничего не увидел. Неведомый враг не оставил следов на земле!
В бессильной ярости Таргитай воздел голову к Вечному Небу, и с уст его уже готовы были сорваться самые страшные проклятия, обращенные к богам, этим равнодушным небожителям, спокойно взиравшим на творимые внизу злодеяния… И, словно в ответ на его немой упрек, с неба донеслись странные звуки — то ли вороний грай, то ли чей-то злорадный хохот. Женский хохот, который мог принадлежать только ведьме.
Таргитай в изумлении всмотрелся в небо, и его зоркие глаза уловили где-то далеко, у самых облаков, едва различимые в лучах солнца смутные точки. Точно птичья стая кружила над местом кровавого побоища.
Точки стали заметно расти в размерах, приобретать определенные очертания, приближаясь к земле. Наконец синеву небосклона прочертил клин ритмично взмахивающих мощными крыльями крупных птиц, гусей или лебедей. Уже явственно виднелись изогнутые длинные шеи, сверкала на солнце белизна оперений... Но было что-то неправильное в этих птицах, что-то зловещее и пугающее. Через пару мгновений Таргитай понял, что именно.