С другой стороны, Любе ли ее осуждать, если она хочет добиться того же самого?
– Ладно, говори, чего хочешь, – буркнула Люба, которая заранее знала, что сейчас скажет Ольга. И чуть не расхохоталась, услышав именно то, чего ждала:
– Я хочу, чтобы ты... Гошка, я хочу переспать с тобой. Деньги никакие не нужны. Что ребята возьмут на том деле, то и возьмут. Но при одном этом условии, понял? Иначе... иначе ничего не выйдет, иначе заказ они не примут.
– Насчет денег она права, – подхватила Люба. – В том смысле, что «Ауди» и золотишко – достаточно хороший гонорар. Свои сбережения, и акции, и квартиру оставь себе. Пригодятся. Но ты... ты не только с Ольгой должен будешь переспать. Со мной тоже, понял?
Ольга взглянула на сестру с ужасом, но тотчас вспомнила, что та когда-то тоже глубоко вздыхала по этим горячим черным глазам.
Ну и что? Ну и вздыхай на здоровье. Так нет же!
«Да куда ты-то лезешь?! Куда конь с копытом, туда и рак с клешней? Калека чертова! Одного мужика прикончила, теперь к другому свои кровавые лапы тянешь?» – чуть не закричала Ольга вне себя от ярости, но не успела – Гоша заговорил раньше:
– Видимо, это непременное условие? Что ж, деваться мне некуда. Согласен. Хотите групповуху или вас отдельно обслужить? Решайте, девушки, потому что мне в принципе все равно.
Ольга взглянула в его глаза... сейчас они напоминали не черные солнца, как прежде, а два бездонных и совершенно пустых провала. Да, это были глаза человека, которому и в самом деле совсем все равно.
***
Откуда Люська взялась в их старом-престаром доме, где все знали друг дружку, как говорится, с рождения до погребения, – об этом никто представления не имел. То есть она не с неба упала, конечно: поговаривали, что бабенка купила эту плохонькую угловую квартирку на первом этаже якобы после разъезда с мужем и размена общего жилья. Мужа, впрочем, никто в глаза не видел. Очевидно, Люська до такой степени ему осточертела, что он просто-напросто вычеркнул ее из своей жизни. И кто бросил бы в него камень при взгляде на это опустившееся, утратившее человеческий облик существо? Однако вполне могло быть, что именно развод сделал Люську таковой.
Она жила здесь уже год, и если изменилась за это время, то лишь к худшему. Поначалу иногда напоминала человека. Неохотно, но все же общалась с соседками. Даже когда у Рогожкиных сломался телевизор, пустила бабку Рогожкину к себе – посмотреть любимый сериал. Правда, пустила только один раз. С другой стороны, старуха сама была в том виновата: вольно ж ей было всему дому рассказать, как Люська сидела в обнимку с бутылкой в продавленном кресле и рыдмя рыдала над судьбой какого-то злополучного мексиканского красавца, который связался с дурной компанией, девушка его бросила, полиция чуть за горло не брала – ну, он взял и застрелился. Рыдая, Люська пила, дескать, прямо из горла и материлась как сапожник.