— Кто там? — послышался, наконец, вкрадчивый голос.
Он донесся не со стороны окна, а со двора.
Крыж обернулся. На черном фоне вечернего, с редкими звездами неба, поверх глухого зубчатого забора он увидел чью-то черную квадратную голову. Приглядевшись, узнал Марию, компаньонку и прислужницу Марты Стефановны, монашенку в недавнем прошлом: ее белое-белое, меловое лицо, ее темный полушалок, особым, монашеским образом наброшенный на голову. Она стояла по ту сторону забора на каком-то возвышении и пытливо рассматривала позднего гостя.
— Открывай, святая Мария, это я, — произнес вполголоса Крыж.
— Кто это?
— Тот, кто любит тебя.
— А, это вы? — Мария бесшумно пропала за забором.
Через мгновение калитка распахнулась, и на улицу выскочила легкая и черная, как тень, Мария.
— Добрый вечер, пан Любомир! Вы сегодня к той, кого любите, или к той, кого уважаете? — насмешливо спросила она.
— К обеим сразу. Дома Марта?
— Дома. Проходите.
— Одна или с заказчицами?
— Мы заказчиц только днем принимаем, а вечером больше заказчики к нам наведываются. — Мария засмеялась и убежала в темноту.
«Предупредить хозяйку!» — догадался Крыж. По знакомой тропке, выложенной ребристым кирпичом, он прошел двор, поднялся на деревянное с резными кружевами крылечко. Жмурясь от яркого света, Крыж открыл дверь в прихожую и лицом к лицу столкнулся с Мартой Стефановной.
Это была очень приметная женщина: крупная, дородная, смуглолицая, с огромными цыганскими глазами. На ее иссиня-черноволосой голове возвышалось разноцветное сооружение из длинного куска шерстяной материи, именуемое здесь, в Закарпатье, тюрбаном. Рот ее был обильно накрашен. Червонные серьги с черными подвесками раскачивались в ушах. Пальцы на руках унизаны кольцами. Указательный и большой на правой руке были желтыми — признак любви к сигаретам. Яркое платье — крупные вишни на синем поле, — красные туфельки и прозрачные чулки с черной пяткой довершали ее наряд.
— Добрый вечер, Марта! — Крыж аккуратно поставил чемоданчик в угол прихожей, размеренным шагом подошел к хозяйке и, неторопливо нагнув голову, приложился холодными губами к тыльной стороне ее ладони.
— А, Любомир! — густым, почти мужским басом протянула хозяйка, не заметив холодной сдержанности гостя. Красный рот ее растянулся до ушей, выщипанные брови поползли на лоб, а тяжелые серьги с подвесками радужно засверкали и закачались, как маятники. — Мария, где наше старое вино? Доставай, живо! И ужин готовь.
Через полчаса Крыж, тщательно прикрыв грудь большой накрахмаленной салфеткой, сидел за столом напротив Марты Стефановны и с богатырским аппетитом уничтожал домашнюю колбасу, наперченное венгерское сало, ярославский сыр, яичницу, пил лучшее закарпатское вино и непринужденно беседовал с раскрасневшейся хозяйкой. На правах старого привилегированного друга, перед которым всегда, в любое время дня и ночи, двери ее дома оставались открытыми, он позволял себе время от времени прикладываться к руке Марты Стефановны, после чего спокойно продолжал ужинать.