Говорил Волошенко серьезно, но глаза усмехались. Смолярчук отлично понимал его. Но Тюльпанов, еще не успевший разобраться в особенностях характера повара, не решился принимать его слова ни как горькую исповедь, ни как безобидное самоунижение.
Волошенко отстегнул от пояса пустую солдатскую флягу.
— Товарищ старшина, разрешите съездить к Медвежьему источнику за квасной водой.
— Поезжайте. Да побыстрее возвращайтесь.
— Слушаюсь. Вернусь быстро, — откликнулся Волошенко.
Через минуту он покатил по лесной дороге и скрылся. Смолярчук и Тюльпанов, улыбаясь, проводили взглядами «неумельца и неудачника». Закурив, Смолярчук сказал:
— Собаки, может быть, и знают, что он повар, а вот люди… Второй месяц кашеварит на заставе, а домой об этом ни слова, ни полслова не пишет.
— Соблюдает военную тайну? — не без ехидства спросил Тюльпанов.
— Стыдится. Как же, на заводе был токарем, а здесь повар!
— Неправильно это, — убежденно сказал Тюльпанов. — Меня, к примеру, хоть столбом поставь на границе — и то буду гордиться.
Смолярчук взглянул на молодого солдата:
— Ты, наверно, со временем будешь неплохим пограничником.
— Что это значит — со временем? — простодушно спросил Тюльпанов.
— Ну, скажем, через полгода. А может быть, и раньше, если не будешь жалеть сил на тренировку Витязя. — Старшина погладил овчарку, потрепал ее острое ухо. — Ум собаки — это труд человека.
Овчарка, повинуясь выработанному рефлексу, вскочила, подняла голову. Смолярчук привычным жестом уложил ее под кустом, сел рядом. Тюльпанов последовал его примеру. Пограничники расположились на зеленеющем косогоре с видом на солнечную Тиссу. Смолярчук достал платок, накрыл им влажное от пота лицо:
— Жарко, Витязь!
Овчарка бережно сняла фуражку с головы старшины, положила ее на землю.
— Спасибо, Витязь.
Тюльпанов был восхищен.
— Вы прямо-таки колдун, товарищ старшина!
— И ты будешь колдуном — наберись терпения.
Наклонившись к уху товарища, он что-то шепнул.
Тюльпанов, волнуясь, поднялся, робко скомандовал:
— Витязь, слушай!
Но Витязь даже головы не повернул к молодому пограничнику:
— Слушай! Слушай! — повторил Тюльпанов.
Витязь лежал с поникшими ушами, прижмурив глаза.
Смолярчук довольно ухмылялся.
— Да разве на такую команду откликнется уважающая себя собака? Нет в вашем голосе, товарищ Тюльпанов, ни власти, ни нежности, ни приказа, ни просьбы. Один пустой звук. Вот так надо командовать, смотрите!..
Лицо Смолярчука стало напряженным.
— Слушай! — сдержанно, вполголоса произнес он.
Витязь вскочил. Голова его с торчащими ушами настороженно поворачивалась во все стороны.