Внезапно Конан вспомнил, как хлебнул однажды скисшего вина. Уксус, кислятина, да еще и с запахом плесени… Протянув руку, уже взявшись за резную ручку, Конан почувствовал во рту привкус прокисшего вина и плесени… Нельзя медлить! Если сейчас промедлить — тогда он никогда не сможет заставить себя открыть эту дверь!
За спиной опять пробежал кто-то холодный. Киммериец не стал на сей раз оглядываться. Только вновь почувствовал ледяное дыхание.
Опять нахлынули воспоминания. Конан вспомнил, как когда-то хоронил товарища. Он вырыл глубокую могилу, чтобы не добрались до мертвого воина шакалы. Глубокую могилу. И когда он спустился в нее сам и стал опускать мертвого друга, то почувствовал холод. Холод земли. Могильный холод. И холод мертвого тела, которое будет тут закопано. Он тогда бережно уложил павшего друга, вложил ему в руку меч, поправил одежду — сделал все, как надо, несмотря на то, что ему так хотелось поскорее выбраться наверх. Несмотря на то, что холод постепенно проникал, казалось в самую кровь, леденил сердце, камнем ощущался в желудке.
Таким же могильным холодом на него повеяло и сейчас — от того, кто пробежал за спиной; от двери, которую он сейчас распахнет. От каменных холодных стен, от всего этого призрачного замка, пленником которого он стал.
Резко дернул варвар дверную ручку. Почти бесшумно, с легким скрипом раскрылись двери. Громче стали стоны, сильнее пахнуло гниением. Еще холоднее стало вокруг.
Сделав несколько шагов, Конан осмотрелся. Такой же зал. Только ни столов, ни скамеек. Вместо них — орудия пыток. Дыба, колесо, разного размера крюки для подвешивания за ребро. Неподалеку — горн, похожий на кузнечный, но имеющий совсем иное предназначение. Не для ковки нагревалось тут железо. Для других целей…
Тут же лежали предметы, которые накаляли когда-то на этом горне. Огромные щипцы — разрывать податливую, дымящуюся плоть и вытягивать жилы. Толстые иголки — загонять их, раскаленные докрасна, под ногти. Множество разного размера прутов…
Медленно обходил Конан эту пыточную мастерскую. Вот ужасное приспособление для постепенного, мучительного раздавливания ноги. Вот наковальня — вся в засохшей крови, и на ней молоток — расплющивать каждым ударом по одному пальцу на руках… Кровь и на молотке. И будто белые осколки костей разбросаны вокруг. Или это чудится? Кровь, стоны…
Отдаленные стенания опять донеслись до слуха воина. Будто издалека ветром приносимые звуки — крики, вопли, мольбы о пощаде и над всем этим, перекрывая голоса несчастных узников — громкий, злобный смех! Смех насытившегося упыря, смех источающего злобу чудовища в человеческом облике. Того, кто был тут, в зале для пыток, хозяином.