— Вот бы нашему Ричарду написать о ней.
— Брось, Энтони, ты же сам понимаешь, что о ней не стоит писать.
— Точно так же, как и о всех прочих, — отозвался тот, позевывая.
— Знаешь, я сегодня поймал себя на том, что верю в будущее Дика. Если он будет черпать вдохновение из жизни, а не из искусства, станет верить людям, а не идеям, он будет нормально развиваться и, я уверен, из него получится большой писатель.
— И я склонен думать, что доказательством обращения к жизни может служить черная записная книжка, которая у него появилась.
Энтони приподнялся на локте и с воодушевлением продолжил:
— Да, он старается идти к жизни. Как и все авторы, кроме самых никудышных; но, в конечном счете, большинство из них все же довольствуется уже пережеванной пищей. Сюжет и характер могут быть взяты из жизни, но интерпретирует их писатель обычно в понятиях, взятых из последней прочитанной им книги. Встречает он, предположим, морского капитана, и тот кажется ему оригинальным персонажем. Но, по сути, смотрит он лишь на сходство этого капитана с последним «морским волком», созданным воображением Данэ , или кто там еще пишет о капитанах? Поэтому он уже знает как изобразить этого моряка на бумаге. Дик, конечно, в состоянии описать какой-нибудь очевидно колоритный, уже освоенный литературой характер, но вот сумеет ли он точно передать характер собственной сестры?
И на последующие полчаса они углубились в литературу.
— Классической, — размышлял Энтони, — можно считать любую пользующуюся успехом книгу, которая будет вызывать интерес следующей эпохи или поколения. Тогда она уже незыблема, как стиль в архитектуре или мебели. Взамен просто модности она приобретает художественную ценность…
Еще через некоторое время интерес к избранной теме иссяк. Ибо в нем у обоих молодых людей не было ничего особенно конкретного. Они просто любили обобщать. Энтони недавно открыл для себя Сэмуэля Батлера и считал скороспелые афоризмы из его записных книжек квинтэссенцией литературной критики. Мори, сверявший все движения своего зрелого интеллекта с тщательно выверенной схемой жизни, казался более мудрым из двоих, и все же в главном их умственное содержание ничем особенным, похоже, не различалось.
От литературы их снова снесло к превратностям дня прожитого.
— И кто же устраивал чаепитие?
— Семья Аберкромби.
— А почему ты задержался? Встретил сладенькую дебютантку?
— В общем-то, да.
— На самом деле? — голос Энтони удивленно возвысился.
— Строго говоря, она не дебютантка. Говорила, что выезжать начала две зимы назад в Канзас-сити.