– Я никогда вас не предам, – вспыхнул Левенвольде.
– И знаешь – почему? – спросил Остерман. – Ты просто побоишься… Ибо не я, а ты (ты!) послал гонца на Митаву, дабы предупредить депутатов с кондициями… Теперь исполни следующее: в месте глухом и ненаезженном надо снять на Москве отдельный дом.
– Для кого, барон? – спросил Левенвольде.
– Конечно, для… Бирена! А гвардии с ее кутилами, я понимаю, немало нужно денег, чтобы шуметь исправно. Я их выручу.
Андрей Иванович раскрыл стол, и Левенвольде ахнул: все ящики бюро были битком набиты тяжелым золотом в червонцах.
– Сколько брать? – спросил Левенвольде, завороженный.
– Сколько сможешь унести… Так не смущайся же, бездельник и счастливчик Левенвольде: скорей суй сюда, в эту роскошь, свою жадную лапу!
* * *
Анна Иоанновна с неудовольствием перечла письмо вице-канцлера. Конъюнктуры, опять конъюнктуры Остермана… А ей-то доколе мучиться? Присяга уже принесена. Не только престолу, который стал теперь простым седалищем, но и – отечеству, что лежит за окнами Кремля, словно навсегда погибнув в метельных заметях…
В эти самые дни придворные услышали от нее слова:
– Хочу обратно – на Митаву!
Через щель в заборе, что косо ограждал мужицкие владенья, Эрнст Иоганн Бирен наблюдал таинственную жизнь России… Какая глушь и дичь его в пути застигла! Деревня та звалась – Опостыши, в ней он и застрял безнадежно. Пылили вьюги за околицей, а под вечер из-за лесов ползла такая тьма, такая тоска, страшно! И в убогом поставце дымила, треща, лучина. И пели за стеной бабы – русские… Влажные глаза жены-горбуньи глядели на него.
– Эрнст, – молила она, – пока не поздно, уедем обратно. Я умру здесь, в безмолвии лесов, мне страшно за всех нас…
Быстрее всех освоился Лейба Либман: ходил по деревне, уже начал болтать по-русски, выменивал у мужиков яйца, приносил с прогулок молоко и творог.
– Какое здесь все жирное. Такого масла нет и на Митаве!
Масло было желтое, как янтарь, яйца – с кулак, а молоко – в коричневых топленых пенках. Но кусок застревал в горле.
– Уедем, – скулила Бенигна, – уедем, Эрнст…
– Молчи, ведьма! – орал на нее Бирен. – В Москву нельзя, а на Митаве – разве жизнь? Провидение заслало нас в эту страну, чтобы мы запаслись терпением… Я знаю лучше вас Россию, в ней не только глухие деревни, но и сказочные дворцы!
Он бросал хлеб и снова шел к забору. А там такая щель, что вся деревня – как на ладони. Вот мужик поросенка в мешке несет, бабы на реке порты полощут, катят под гору детишки на козлиных шкурах… Возле этой щели в заборе чего только не передумалось!