– Алешка! – кричал князь на зятя своего. – Перестань юродствовать, все едино тебе Балакирева не перешутить.
– Ай, переплюну? – спросил граф Апраксин. – Шутам ныне хорошо живется при дворе. Будто генералы жалованье имеют…
В один из дней Голицын велел везти себя на Тверскую в дом, что в приходе церкви Ильи-пророка. Долго стучал он башмаком в ворота. Заливались внутри усадьбы собаки.
– Откройте же, люди! Я человек, худа не ищущий…
В щелку глядел чей-то глаз – опасливый. Открыл офицер.
– Живописные мастера, Никиты-братья, Иван да Роман по отцу Ивановы, – спросил Голицын, – здесь ли проживают? Имею до них слова приветные от маэстро Томазо Реди из Флоренции!
– Позвольте записать, – сказал офицер, книгу доставая. – Велено всех, кто нужду в Никитиных иметь станет, записывать по форме. Потому как Никитины взяты намедни…
– Куды взяты-то?
– В застенок пытошный. По делу государеву…
Записали фискально: и Голицына (майора) и Томазо Реди (маэстро). Вспомнилось тут ярчайшее солнце над Флоренцией… Голову низко пригнув, плечи сбычив, Голицын шагал к лошадям.
«Надежда России… надежда искусства российского, – размышлял князь. – Разве можно палитры их в огонь пытошный бросать? О Русь, Русь, Русь… до чего же печальна ты!»
* * *
Но палитры живописцев уже сгорели в огне. Их бросил в пламя просвещенный деспот – Феофан Прокопович.
Князь Санька Меншиков гнал лошадей на Москву, вожжи распустив, во весь опор – лошади кормлены на овсе с пивом, чтобы ехали скорее, вполпьяна! Ужас касался вспотевшего лба, летели во тьму лесов почтовые кони. Санька кусал рукав мундира, весь в хрустком позументе. Всю дорогу не смыкал глаз… Вот и Москва!
А вот и сестрица – Александра Александровна.
– Братик мой золотишный, – сказала, – чую, не с добром ты прибыл… Ну, говори сразу, бей – вытерплю!
– Им, – зарыдал Санька, – деньги нашего покойного тятеньки нужны стали. И получить их могут через нас только. Им невдомек, что мы полушки ныне не имеем, ты сама белье стираешь… Они одно знают: им – отдай!
– Пусть задавятся… Просят – отдай!
– Но деньги берут с тобою вместе. Ждут нас муки огненные, ежели супротив двора пойдем… Так пожалей своего братца, сестрица!
Меншикова выпрямилась, руки ее провисли.
– Кто? – спросила кратко.
– Граф Бирен желает те деньги получить через брак своего младшего брата с тобою. А зовут его Густавом, без отчества, словно собаку, ныне он премьер-майор полка Измайловского… Я уже узнавал о нем: он человек тихий, не пьянственный.
Княжна судорожно вцепилась в плечо брату:
– Бросим все… бежим! Спаси ты меня, а не я тебя!