– Зачем ты словами подобными изблевал ея величество?
– Ой, худо мне! – отвечал Татищев на розыске. – Ежели собирать о человеке все, что он намолотил с возраста нежного до волос седых, так подобных блёвов у каждого из нас немало сыскать мочно… И сие есть – придирка, дабы меня поклепать!
– Ты погоди словами сыпать, – придержал его инквизитор. – Ты, Никитич, лучше ответствуй по сердцу: на што ты хотел, противу императрицы, сто человек собрать на манир парламента? И на што тебе хотелось, чтобы в начальники людей выбирали снизу, а не назначали свыше волею мудрого начальства нашего?
– Тако в образованных странах деется, – отвечал Татищев. – И сие образованным государям еще в заслугу философы ставят, ибо тогда и народ до правления государством допущен…
– Вот ты мне и попался! – сказал Ушаков. – Мало того, что серебро воровал со Двора монетного, так ты еще и философии вольной набрался… Сознайся – Макиавелли читал?
– Читал… видит бог – читал, – сознался Татищев.
– А зачем читал? – строго вопрошал его Ушаков.
– Любопытно… книга знаменитая! Интерес был к ней.
– Интерес к тому, как государей ловчее обманывать?
– Да что ты подковырствуешь, генерал? – потерял Татищев терпение. – Возьми Макиавелли и сам прочти. Нет там ничего такого, чтобы государей обманывать, а лишь политика утонченная.
– Вот видишь! – стал радоваться Ушаков. – Тебя от политики этой прямо за уши не оттащишь. А ведь не твое это дело… не твое! У нас в осударстве уже есть человек, которому сама государыня поручила политикой ведать. Вот ты на графа Остермана и уповай! А сам сиди смирненько, не воруй. Оно, глядишь, государыня-то тебя заметит за благость твою и отличит. Вот как надо жить!..
В это время из Сибири стал на болезни плакаться де Геннин, генерал горный, абшида себе у престола испрашивая. И указывал де Геннин (разумно и дельно), что заводы сдать может только одному человеку – Татищеву… Василий Никитич очень желал в Сибирь вернуться: по лесам бродил бы, камни искал бы, дни свои трудами благодатными наполняя. С такими-то вот мыслями и нагрянул он прямо к Бирену, да не с пустыми руками.
– Имею, – подлизнулся, – раритеты, из монет ветхозаветных состоящие. Памятуя о высоком интересе вашего сиятельства к нумизматике, решился я преподнесть монеты сии в дар вам!
Бирен руку под парик сунул, почесал голову.
– Давайте, – сказал, а защиты не посулил…
Татищев понял: крепко граф его не жалует. «Русский, да еще умный, – говорил Бирен при дворе, – таких опасаться надобно».
Анисим Маслов вступился за Татищева.
– Вот, – сказал обер-прокурор, – Блументроста все хаять стали, и делами наук бестолковый Шумахер ведает. Академию бы отдать под руку Татищева – немалая бы польза нам вышла…