– Зажечь фонари, – велел Ушаков.
Бой закончился в темноте, и русская эскадра якорями нащупала под собой жидкий грунт. Тогда фонари погасли, а турки их даже не зажигали. Но во мраке ночи, плещущей штормом, чуялось, что враги не ушли, они где-то рядом. Ушаков накоротке повидался с контр‑адмиралом де Рибасом:
– Боюсь, Осип, как бы кто из наших не положил якоря среди турецких кораблей. Ночь-то отстоят, а утром турки их опознают, и тогда поставят «в два огня», отчего и кусков не останется… Не вижу я фрегата «Амвросия Медиоланского»!
Бескоился он недаром: утром, когда рассвело, «Амвросия Медиоланского» увидели стоящим посреди турецкой эскадры. Но он разумно не держал флага, и турки приняли его за свой корабль. Капудан-паша велел ставить паруса, русский фрегат точно исполнил турецкую команду. Турки двинулись далее, и «Амвросий Медиоланский» пошел рядом с ними, еще неопознанный. Вслед двинулась и вся русская эскадра. Фрегат вскинул на мачту флаг русского флота, с двух бортов осыпал турок картечью и, сменив галс, отвернул к своим… Молодец! Вровень с боевыми кораблями выгребали галеры де Рибаса, орущие ватаги запорожцев приводили турок в смятение. «Мелеки-Бахри» и «Капудание» заметно отставали…
– Отрезай их! – стал волноваться Ушаков.
66 пушек «Мелеки-Бахри» молчали. Его взяли на абордаж, над ним взвился русский флаг. На «Рождестве Христовом» Ушаков подходил все ближе и ближе к массивному «Капудание».
– Саид-бей, – крикнул он, – прыгай за борт!
– Я отрежу тебе уши, – отвечали ему по-русски.
Зайдя с кормы неприятелю, Ушаков поставил своего флагмана бортом, чтобы увеличить эффективность огня.
– Врежьте брандскугелем, – спокойно велел он.
Брандскугель, яростно шипя, вонзился в «Капудание», который и запылал, но Саид-бей не думал сдаваться. Матросы его уже сыпались из люков, как тараканы из горящего дома.
– Аман, урус… аман! – взывали они о пощаде.
С кормы «Капудание», прямо из дыма, Ушакову кричали:
– Я тебе нос отрежу и глаза выколю!
– Аман, аман… – метались в палубах турки.
Канониры спутали «аман» с «обманом»:
– Опять обманывают… Тогда бей их!
Три мачты подкосило разом, будто деревья в лесу, и мачты, разрывая горящие снасти, падали. Было видно, как в пробоины, будто в колодезные ямы, хлещет морская вода. Ушаков, руками разводя перед собою густой дым, звал Саид-бея:
– Где ты, хвастун и бездельник? Прыгай, пока не поздно… Вот мой нос! Вот мои глаза! Вот мои уши! Прыгай, старче…
– Здесь он, – послышалось из дыма.
Возникла незабываемая картина: невольники тащили на себе турецкого адмирала и свалили его к ногам Ушакова, как мешок. Федор Федорович сразу же остыл от боевого гнева.