Преподобного Фэйна подвесили вниз головой над алтарем. Пропитавшаяся кровью мантия колоколом свисала вокруг тела, открыв худые волосатые ноги, связанные веревкой по щиколоткам. Убийцы перекинули веревку через вытянутую руку статуи Гелеса над алтарем, а свободный конец привязали к медной решетке у стены. Над алтарем гудела туча мух, он был буквально залит темными потоками. А на самом алтаре Орселлин увидела человеческий череп, причудливо раскрашенный красными и черными полосами. Раньше его здесь не было. И ей вдруг показалось, что пустые глазницы черепа обращены прямо на нее, и кто-то невидимый, находящийся далеко от оскверненного, полного трупов храма, может сейчас наблюдать за ней.
Орселлин попятилась от алтаря, споткнулась о чью-то ногу, упала в застывшую кровь, с протяжным воплем бросилась вон из храма. Она не помнила, как добежала до дороги, как натолкнулась на повозку торговца, что было потом. Она не знала, сколько прошло времени с того мгновения, когда чувство реальности оставило ее. Осознание жизни пришло лишь в тот миг, когда Орселлин увидела, как над ней склонилось изрезанное морщинами бледное лицо, и ясные синие глаза, такие же, как небо над ее любимым озером, как глаза самой Орселлин, посмотрели на нее.
– Где я? – спросила девушка.
– Не бойся, дитя, – сухая теплая рука легла ей на лоб. – Ты в безопасности. Я позабочусь о тебе.
ЛАМПАДА В НОЧИ
Брат Оври разломил хлеб, обмакнул кусок в чашку с уксусом – и положил на тарелку. Есть ему расхотелось. Возможно, это усталость. Ночь выдалась очень тяжелая, в восточном крыле рожала женщина из последней группы беженцев. Ребенок шел попкой вперед. Брат Оври сделал все возможное, чтобы младенец и мать остались живы. Новорожденную девочку приняли сестры, а брат Оври, накладывая швы роженице, думал о том, что эта бедная женщина выбрала совсем неподходящее время для того, чтобы стать матерью. Ну да ладно, только бы выжила. Занимаясь роженицей, он и не заметил, как наступило утро.
– Идите, поспите, отец Оври, – сказала ему молоденькая послушница Вера. – Мы позаботимся о бедняжке.
Оври решил не возвращаться в келью, устроился тут же, в лазарете на одной из лежанок. Проспал он до полудня и очень рассердился, когда понял, что сестры его не разбудили. Но у девушек были такие глаза, что гнев Оври сразу улетучился. Он только поворчал по-стариковски и отправился в монастырскую трапезную – его мучила жажда.
Его завтрак стоял нетронутым на столе: краюха хлеба, уксус в чашке, несколько зеленых маслин и бокал с травяным чаем. Хлеб был темный и черствый, но скоро в Гойлоне не будет и такого. Оври сам распорядился уничтожить все запасы зерна, что оставались в главном амбаре – плутоватые купцы из Карании привезли в монастырь зерно, зараженное спорыньей. Только антонова огня им еще не хватало [Антонов огонь – тяжелое отравление, вызываемое афлатоксином, содержащимся в грибке спорынья, паразитирующем на хлебных злаках. В средние века отравления спорыньей имели характер массовых эпидемий]. Желтуха и дизентерия уже появились, и Оври всерьез опасался, что может начаться эпидемия. Сестры раздают беженцам целебный травяной чай, прогоняющий кишечные недуги, но среди людей, собравшихся в монастыре, много ослабленных и голодных. Остается только надеяться на защиту высших сил…