За то время, что я спал, зной отпустил. Солнце садилось. Река стала похожа на цветную фотографию. Голубой воздух, желтый песок, зеленые листья — краски очистились, утеряли богатство полутонов.
«Гагарин» шел мимо большой станицы. Правый берег был здесь особенно крут, левый порос особенно густым лесом.
В слове «станица» мне всегда чудилось нечто былинное. Станица, стан, становище. Детская мечта о кочевой жизни. Костер, ночное, «утро туманное, утро седое»…
— Мелиховская, — прочел Сергей над ветхой пристанью. — Красиво.
Я вспомнил, как днем искал на казаке Алексее лампасы, покраснел и попытался собраться. Набеги и кочевья — прошлое. В Мелиховской, конечно, создан колхоз. Станичники смотрят передачу «А ну-ка, парни!», посевная прошла успешно, и председателя недавно протянули на райкоме за разбазаривание техники полевого стана.
Но все же станица, надо признать, отличалась от обычной степной деревни. Вольный дух казаков не принимал стандартов. Улиц не было. Двухэтажные усадьбы сбегали по склонам плавных верблюжьих горбов и толпились у реки в беспорядке, как табун, пригнанный на водопой. Над водой ярко зеленели вербы.
— Батя, давай тут заночуем! — вздохнул Даня. Он рассматривал казачек, полоскавших на мостках белье. Данилыч сделал вид, что туговат на ухо.
Заслышав стук мотора, женщины выпрямились, смеясь, что-то певуче кричали.
«По До-ну гуляет, по До-ну гуляет!» — с фальшивой сладостью запел Сергей, но тут же осекся, нахмурился и тоже вздохнул.
В воздухе витали образы «Тихого Дона». Я приставил ко рту жестяной рупор:
— Аксинья! Аксинья!!
Молодая казачка на крайних мостках вздрогнула, уронив мужнину рубаху, и подняла голову.
— Привет из Одессы! Прощай, Аксинья-аа! — Голоса команды дружно слились над водой.
За кормой яхты течение медленно зализывало киль ватерный след — рубец, сизо-багровый от закатных лучей. Мелиховская осталась позади, но в бинокль еще долго можно было разглядеть мостки и Ксюшу, глядящую нам вслед.
III
Для судна с осадкой «Гагарина» заночевать на реке — проблема. Возле берега мелко. Посреди фарватера есть опасность проснуться под «Волгобалтом». Приходится искать протоку или затон — тихую обочину речной дороги.
У небольшой станицы Пуляховской Дон разветвляется. Влево уходил широкий боковой рукав. Водный перекресток украшало странное сооружение. Оно стояло на якоре. Корпус напоминал баржу, которой за любопытство отрезали нос. На корме какой-то шутник оборудовал лебедками деревенский сеновал. Большую часть палубы занимала изба с мелкопоместными наружными ставнями.
Мы разузнали глубину и стали в протоке, недалеко от ковчега. Там шла тихая семейная жизнь. Загорелые карапузы возились у лебедки, женщина снимала просохшее белье, в окне солидно курил отец семейства.