— Знаете что? Не нужно делать из меня дурака…
Апсель, по форме похожий на лист каштана, взлетел вверх, хлопнул и распустился.
— Хорошо потянул! — Данилыч всем телом навалился на длинное перо румпеля.
Накренившись, яхта полетела еще быстрей.
— Батя! Может, на штурвал руль перевести?! — закричал Даня.
— А?!
— Управление… на штурвал! Легче будет!
— Не надо! Я так лучше лодку чувствую, вот оно! — В двух метрах друг от друга капитану и мастеру по парусам приходилось кричать во весь голос. Негромкие шипящие гласные ветра уносили слова куда легче, чем вчерашний грохот мотора.
— Узлов шесть идем! — закричал Данилыч.
— Шесть?! — Даня вспыхнул. — Какие шесть, когда восемь!
— Шесть, — капитан дернул рулем, оценил взглядом улетающую воронку — и обидно ухмыльнулся. — Шесть, сынок.
— Ну ше ты начинаешь, батя?! Без апселя семь было!
— Шесть. Опять споришь?! — неожиданно побагровел Данилыч. — Ты с мамой своей спорь, со мной спорить не надо, вот оно. Спорим, что шесть?..
Даня капризно затряс головой. Данилыч вдруг бросил руль. «Гагарин» вильнул, слегка изменил курс и, к моему облегчению, ровно пошел сам, а капитан схватил мастера по парусам за плечо — идем! — и потащил на нос. Мне было видно, как оба отчаянно жестикулировали, щупая стаксель. Судя по долетавшим фрагментам, одновременно с количеством узлов обсуждались дела семейные.
Помнится, перед отходом из Ильичевска, узнав о том, что один из матросов капитанский сын, я огорчился — в команде будет любимчик. Что ж, я не ошибся. В качестве «своего» Даня находится на усиленном режиме воспитания. По отношению к остальным Данилыч — терпеливый моралист, склонный к нотации, но Даня обладает способностью мгновенно вывести капитана из себя, сам заводится с пол-оборота, потом так же быстро остывает, и называется у него весь этот ритуал «поцапаться с батей»…
— «Восемь»! Спорит он!
— Ну не восемь. А ше, шесть? — Постепенно затихая, семья Кириченко возвратилась на корму. Перемирие было достигнуто решением «набить еще и кливер».
Лично мне казалось, что узлов — все девять. Норд свежел; в порывах яхту с корнем вырывало из воды и несло по воздуху. Берег Джарылгача давно исчез, мы пересекали широкий Каркинитский залив. Тяжелой синевой наливались скаты двухметровых валов. Дождь по-прежнему лил, и его капли висели неподвижно, летя: по ветру рядом с нами.
Должно быть, прошло несколько часов; я этого не чувствовал. Впереди открылся берег Крыма. Он был похож на срез броневой плиты, разделяющей небо и море.
— Буди штурмана, пускай определится! — весело закричал Данилыч. Это была емкая фраза. Во-первых, судовой врач назначался штурманом: его увлечение навигацией не прошло для капитана незамеченным. Во-вторых, я только сейчас заметил, что врач-навигатор спит, спит сидя. Его нос опустился на грудь, а из рук выпал карандаш и промокший блокнот…