— Ты думаешь, нам следует туда идти? — спросил Лука, дыша мне в затылок, как вурдалак. — У тебя нет такого ощущения, что этот коридор должен заканчиваться аж за Конногвардейским манежем?
— Похоже на то, — согласился я, полагая, что вопрос чисто риторический. — Ну что идем?
Мне показалось, что он сомневается. В моем представлении Лука был уже не тем человеком, который лишен страха. Леха молча сопел рядом. Он вообще больше молчал после знакомства с консьержкой. Наверное, у него открылись способности к размышлениям.
— Конечно, идем, — ответил Лука, протискиваясь мимо меня.
Вдруг Леха заявил:
— Я дальше не пойду!..
— Почему?! — безмерно удивился я, внимательно посмотрев на него.
Похоже было, что из него вышел весь профессиональный запал. Мне даже стало жаль его, ведь целых три года я знал Леху совершенно другим. А теперь он сдал, и даже грандиозность происходящего не вдохновляла его.
— Я фотоаппарат потерял…
Только сейчас я обратил внимание, что он действительно без своей любимой 'мамии'.
— Это другое дело, конечно, — согласился я, смягчая его муки.
— Пойду домой… — добавил Леха, отводя глаза в сторону.
— А… — пожал я ему руку, — ну иди…
Было ясно, куда он направит свои стопы — к консьержке. Я даже не завидовал, во-первых, потому что полюбить женщину из-за того, что тебе нравится только ее тело, — это вершина глупости, а во-вторых, Леха почему-то изменил своим принципам — консьержку звали не Таней, а это попахивало ретроградством. Но Леха был таким, каким был, и я не собирался его переделывать. Лука же вообще не заметил отсутствия Лехи.
Я закрыл входную дверь и уставился в плоский затылок Луки. Больше ничего нельзя было разглядеть. Меня так и подмывало спросить, кто стоит за черными ангелами, то бишь жуками, но я знал, что он все равно не скажет правду, как не скажет правду о маленькой катастрофе в масштабах солнечной вселенной: столкнулись два мира, и все как воды в рот набрали. Да об этом надо кричать на каждом углу! Надо что-то делать, а не вести закулисные переговоры, бросив свой народ на произвол судьбы. Видно, за нашими спинами шел большой торг: как всегда делили пирог под названием 'власть и деньги'. Я почему-то подумал о транснациональной корпорации 'Топик'. Наверняка она уже раз двадцать нагрела руки. Нам, маленьким людям, оставалось только жить по совести и по чести. И то эту честь и совесть попирали кому не лень. Поэтому последние сомнения покинули меня. Я чувствовал, что отныне руки у меня развязаны и что я поступлю так, как считаю нужным, невзирая на чьи-то высокие планы. Только я пока не знал и не понимал, что именно сделаю. Конечно, временами я сомневался в себе, но что было делать?