По дороге в 'Крылья советов', я воспользовался таксофоном, с которого позвонил в редакцию. Таня Малыш подняла трубку и недовольным голосом произнесла:
— Да!!!
— Это я…
Голос сразу же изменился, словно она увидела у себя в сумочке пачку кредиток.
— Привет, я еще не освободилась!..
У Тани Малыш на уме всегда было одно и то же, а мысль о презервативах с пупырышками ее возбуждала. Наверное, она уже взмокла, подумал я.
— Ты так быстро убежала, что я забыл у тебя попросить, узнай о Севостьянове: где родился, женился, болел ли в последнее время. Чего мне тебя учить. Но главное, что произошло в Севастополе?
— Даже не знаю, что тебе пообещать…
Я едва не выругался в трубку и не погрыз ее от злости. Меня всегда бесили долгодумы и растяпы.
— Ключи у меня. Я буду у тебя в три, — напомнил я ей.
— Возможно, я задержусь…
В таком состоянии она способна была еще ехидничать. Смелой она бывала только по телефону.
— И адрес, — потребовал я.
Кажется, она впала в истерику. С ней иногда такое случалось, поэтому Алфен ее побаивался, а Леха забыл жениться. В трубке послышалось всхлипывание.
— Дорогая, ты плачешь? — спросил я, испытывая собственное терпение.
— Я не плачу-чу-чу… — ответила она. — Я-я-я…
— Ну?.. — спросил я тоном, которым обычно прерывал подобное развитие событий.
— Я переживаю…
— О чем?
— О нашей любви…
— Боже!.. — прошептал я, отстраняясь от трубки.
Она брала меня измором. Жалость — не лучшее чувство. Вот в таком вредном для здоровья климате я и жил последнее время. Недаром меня тянуло на Марс. Лехе надоело разглядывать витрину напротив и он стал бросать на меня красноречивые взгляды — действительно, мы безбожно опаздывали.
— Перезвонишь мне, — произнесла она, всхлипывая, — я попробую…
— Ну и молодец, — искренне обрадовался я и повесил трубку. — Заскочим в Смольный на пять минут, — напомнил я Лехе, когда мы уже пробегали по Садовому мостику. Под нами вспенил воду затаившийся крокодил. Справа переливалась всеми цветами радуги громадина Инженерного замка, и его золоченые шпили, словно плыли в дождевых облаках. Доносилась музыка. На фоне неба верхушки пальм застыли, как символ перемены климата. Я так и не привык к этому пейзажу, потому что любил открытые марсианские пространства, где глазу ничего не мешает. Таврический 'сад' представлял собой непролазные джунгли, откуда слышались гортанные крики попугаев и еще каких-то тварей. Накануне в нем пропал стажер нашей газеты — Люда Ляшова, забредшая сюда в поисках материала о современной фауне. Может быть, виной всему был старина саблезубый? Она была абонафмом — специалистом, изучающим жизнь на верхушках деревьев, носила с собой веревочную лестницу и альпинистский арбалет. Даже бесстрашный Лука боялся сюда сунуться. Я подумал, что, может быть, такая же участь постигла Мирона Павличко? Кто знает? Мы обошли 'сад' стороной и вышли на Тверскую.