Небольшой темно-синий прямоугольник неба в единственном окне под потолком был залит светом яркой, тоже единственной звезды. Дэлглишу подумалось, что с того момента, как он проснулся нынешним утром и встретил напоенную запахами моря холодную осеннюю зарю, он столько пережил и перечувствовал, что хватило бы на полжизни. Этот день вместил в себя раздумчивую, медлительную прогулку под высокими сводами церкви Святого Петра Манкрофтского; ностальгическую боль, в которую он не без удовольствия позволил себе погрузиться, рассматривая выцветшие фотографии давно умерших; плеск наступающих и снова откатывающихся волн вокруг его босых ступней; смешанное чувство потрясения и узнавания, когда его фонарь осветил труп Хилари Робартс. Этот растянувшийся до бесконечности день вместил, казалось, все времена года. Видно, таков один из способов растянуть время, время, которое для Свистуна остановилось в тот момент, как хлынула из раны кровь. И вот теперь, когда сегодняшний день подошел к концу, Дэлглиш стоит в этой опрятной каморке, в этой камере, где свершилась казнь, и не может не думать, не представлять себе так, словно эта картина запечатлелась в его памяти с давних времен, худенького мальчишку, лежащего навзничь на этой самой кровати и глядящего в окно на эту самую одинокую звезду. А на комоде — аккуратно разложенные трофеи, добытые за день: чаевые — пенсы и шестипенсовые монетки, раковины и разноцветные камушки с пляжа, сухие пряди пятнистых водорослей.
А сам он стоит здесь потому, что так пожелал Рикардс; это Рикардсу понадобилось, чтобы он оказался в этой комнате именно в это время. Он вполне мог осмотреть труп Свистуна завтра, в морге, или, поскольку он вряд ли мог заявить, что у него не хватит для этого выдержки, — на секционном столе во время вскрытия. И все лишь для того, чтобы подтвердить то, что вовсе не нуждалось в подтверждении: этот тощий и малорослый убийца — вовсе не двухметровый верзила — Душитель из Баттерси, которого кому-то удалось один раз мельком увидеть. Но Рикардсу нужна была аудитория, нужен был он, Дэлглиш, с его опытом в криминалистике, с его неколебимым спокойствием и сдержанностью, в лицо которому он, Рикардс, мог швырнуть всю горечь, отчаяние и боль своей неудачи. Пять погибших женщин, а их убийца — тот самый подозреваемый, которого опросили и отпустили с миром в самом начале расследования. Запах провала долго еще будет щекотать ноздри если не у других, то у него самого, очень долго после того, как угаснет газетная шумиха и закончится официальное расследование. И вот теперь — эта шестая смерть, смерть Хилари Робартс, которая могла и не погибнуть, а если и погибла бы, то уж наверняка не так, успей они остановить Свистуна раньше. Но Дэлглиш ясно чувствовал: есть что-то гораздо более личное, чем профессиональная неудача, и это что-то добавляло масла в огонь, разжигая злость и вызывая столь нехарактерную для Рикардса жестокую грубость выражений. Дэлглиш подумал: может, это как-то связано с его женой, с ребенком, который вот-вот родится?