— Я вам не верю, — сказал я. — Игги сам сказал нам, что он никогда…
— Я взяла с него обещание молчать. Это моя вина. Я… Я не была невинной девушкой ко времени приезда в ваш город. Не буду говорить, скольких еще молодых людей я избавила от невинности, но с каждого я брала обещание: никому ни единого слова, ни даже намека. Игги свое обещание сдержал.
— Но это не мы его выбрали, — сказал Эл. — На него указала болотная старуха.
— Значит, она ошиблась. Впала в маразм — такое случается в ее возрасте.
— Это невозможно, — сказал Шугер.
— Но это факт, — сказала она.
— И все-таки я вам не верю, — сказал я, возвышаясь над ней и чувствуя, как к моему лицу приливает кровь.
— Придется поверить, — сказала она.
— Не обязательно, — сказал я, — совсем не обязательно! Вы в данном случае лицо заинтересованное. Всем известно ваше негативное отношение к этой церемонии. И вы готовы сочинить что угодно, лишь бы нам помешать. Так что вашего заявления недостаточно для дисквалификации Игги. Тем более сейчас, когда до праздника остались считаные дни. Как считаешь, Эл?
— Да. — Он вздрогнул, как будто выходя из спячки. — У нас уже был прецедент. Помните, несколько лет назад?
— Точно. Кузина Марти Эткинса при всех заявила то же самое. — (Признаться, Шугер меня удивил, вспомнив столь давнее событие. Я-то сомневался даже в его способности вспомнить, что он ел на завтрак этим утром.) — Она сделала все, что могла, однако никто ей тогда не поверил. Ни ей, ни Марти. Да уж… Марти.
— Это не тот случай, — сказала ваша мать все тем же ровным, спокойным голосом. — У меня есть доказательство.
— Фотоснимки? — фыркнул Шугер. — Показания свидетелей?
— Я беременна, — сказала она. — Я ношу его ребенка.
Она сидела перед нами, с улыбкой сложив руки на животе, который — я наконец это заметил — самую малость, но безусловно и недвусмысленно округлился.
В тот момент я ее ненавидел.