Кто-то бросился в дом за простыней, чтобы ее накрыть. Кажется, это был Шугер. Люди начали расходиться. Медленно и тихо.
Я держался неподалеку.
В конце концов там остались только я, Снайпс и мистер Спигл. Я знаю Спигла, потому что он выписывал мне пилюли от сердца. А Снайпса я знаю потому, что он вечно старается быть на виду и хочет, чтобы его знали все.
Я подошел ближе. Я уже понял, что должно случиться. Мы все поняли. Разговора на эту тему не было — хватило одного взгляда. Снайпс повернул голову и взглянул на меня. Иногда мужчины в таких вещах не уступят женщинам: с теми бывает достаточно взгляда, чтобы все понять. Именно так посмотрел тогда Снайпс.
Я тотчас отправился за своим грузовиком, пригнал его и поставил задом к самому крыльцу. Все уже ушли. Вообще все. Они знали, что для этого дела лишнее присутствие ни к чему. Я поднял Люси Райдер, завернутую в простыню, — она была такой легкой, почти невесомой, — и уложил ее в кузов рядом с ящиком для инструментов. Мы с ней выехали из города окольными путями и отправились в поля, где раньше росли арбузы. Там я ее и закопал. Не беспокойтесь: я сделал все в лучшем виде, как только мог. Я сказал слова, какие полагается, и оставил небольшую отметину на поле, но позднее она исчезла. Теперь я уже не смогу найти место, где лежит Люси Райдер. Помню только, что было холодно и земля была твердая, а когда я добрался до своего дома, уже стемнело.
И вот еще что. С той поры прошло много времени. Многие люди умерли, а многие родились, в том числе дочь моей дочери. Сейчас она взрослая девушка, примерно вашего возраста. Когда семья решала, как ее назвать, я подсказал имя: Люси.
День был безоблачный. Я ехала на юг по 31-й автостраде; в окна машины било пронзительно-яркое зимнее солнце. Эшленд остался позади и исчез за грядой лесистых холмов так внезапно, как будто его не было вовсе или же он был какой-то незначительной мелочью — подобно промелькнувшему и тут же забытому мгновению, либо сну, который кажется имеющим смысл, пока ты спишь, но теряет этот смысл по пробуждении, и ты спешишь выбросить из головы эту галиматью. Вот и я постаралась избавиться от грустных мыслей, как от дурного сна. Люси улыбалась, когда я уезжала из ее дома. Конечно, она и плакала тоже, но в то же время улыбалась, и я сочла это добрым знаком. Я надеялась, что с ней все будет в порядке. Серьезных оснований так считать у меня не было, зато оставалась надежда. Ты лежал на соседнем сиденье и почти всю дорогу спал. Я не спускала с тебя глаз, при этом каким-то образом умудряясь вести машину. В момент отъезда от дома ты был багрового цвета, но ко времени выезда на автостраду стал уже розовым, и я решила, что это хорошо. Ты менялся у меня на глазах, привыкая к новому для тебя миру. Это было нечто!