— Не посмеют, Иосиф Виссарионович. Кто же Вас остановит?
— Извините, не нас, а Вас. Я решил — полечу на самолёте, проведаю героев- полярников.
— Нельзя, товарищ Сталин, опасно очень, — замнаркома в растерянности резко повернулся, и плеснул коньяком на китель вождя. — Ой.
— А здесь не опасно? — проворчал Иосиф Виссарионович, стряхивая капли с одежды. — Покушение за покушением, сейчас вот утопить хотите.
— Но ведь…. Николай Николаевич, Вы то что молчите?
— Да, что нам скажет товарищ Поликарпов?
— Я же говорил, это не мой самолёт, — конструктор в волнении теребил тугой узел галстука, — сырая ещё машина, её испытывать и испытывать надо.
— Значит, может не долететь?
— Не знаю, товарищ Сталин. Не могу ручаться.
— За технику не можете, а за людей? Что Вы скажете о своём лётчике?
Тут уже Поликарпов расслабился и заулыбался.
— Лучший у меня в КБ, Иосиф Виссарионович. Если надо — хоть на кочерге полетит.
— Хулиган воздушный, — пробормотал Каменев, заглядывая в опустевшую ёмкость, — даже из армии выгоняли. Ты, Николай Николаевич, сам не хотел его отдавать.
— Да, — согласился конструктор. — А новый истребитель мне Тухачевский испытывать будет?
— Громова возьми. Всё таки первым этот самолёт испытывал.
— Кто мне его даст? Просил, а толку? Никто не хочет с уголовником связываться.
— С каким уголовником? — Удивился Иосиф Виссарионович.
— Так у меня, товарищ Сталин, условный срок, — пояснил Поликарпов. — Десять лет, за участие во вредительской контрреволюционной организации.
— И много навредить успели?
— На высшую меру хватило.
— Для покойника Вы очень хорошо выглядите. — Пошутил вождь. — Непорядок. Я в том смысле, что нехорошо товарищи поступили. Так Вы говорите, Ягода ордер на арест подписывал?
— Не знаю, товарищ Сталин. Кто же важные документы террористам показывает?
— Разберёмся и с этим вопросом, товарищ Поликарпов. А пока, порошу осмотреть самолёт опытным вредительским взглядом, сможет ли он долететь до героической экспедиции Отто Юльевича Шмидта.
Конструктор вышел, и в машине наступила тишина. Иосиф Виссарионович молчал, набивая трубку, а Каменев уже курил папиросу, в расстроенных чувствах позабыв о субординации.
— Не бойся, Серго. Ничего, что я вот так обращаюсь? Нужно мне туда, понимаешь? Для себя, для страны. Показать этим паукам из Политбюро, что Коба ничего не боится. Наплевать на их интриги. Я сам всех сожру. Или они меня. Вот скажи, Сергей Сергеевич, только честно, просто как старому партийному товарищу — на твою поддержку можно рассчитывать?
Коньяк притупил осторожность, и опытный замнаркома ответил на самом деле честно: