– Я прочла дневники тети в ее школьные годы. Из них узнала, что она была влюблена в этого Юлиуша два года до окончания гимназии.
Но мне трудно поверить, что описанный ею человек может быть Емелом. Она представляет его в высшей мере человеком интеллигентным, идеалистом, с христианской моралью, натурой поэтической. Сомневаюсь, чтобы человек настолько мог измениться.
– Дорогая панна Люция, бывают такие переживания, которые из преступников делают ангелов и из ангелов – преступников.
– Вероятно, – согласилась она, – однако в данном случае, пожалуй, все это слишком разительно.
На следующий день Люция вечером застала Емела сидевшим на лавке у крыльца больницы. Она села рядом и сказала:
– Мне прислали вещи моей тети. Среди них я нашла пакет, мне кажется, с письмами. Пакет заклеен, а на нем написано, что его следует вернуть кому-то, если этот кто-то обратится за ним. В противном случае сжечь.
Черты лица Емела вытянулись. Пристальным взглядом он смотрел на Люцию и спустя минуту спросил:
– И какая же фамилия на том пакете? Вы можете мне это сказать?
– Конечно. Поляньский, Юлиуш Поляньский.
Воцарилось молчание. Сейчас Люция поняла, убедилась в том, что не ошибалась: Емел, услышав фамилию, сжался, сгорбился, казалось, уменьшился наполовину. Его пальцы судорожно сжали лавку. Вильчур был прав, говоря, что в этом человеке продолжают жить воспоминания.
– Сама не знаю, как мне поступить. До сих пор никто не обратился за этими бумагами…
Емел молчал.
– Прошло столько лет, – продолжала она, – может быть, этого человека уже нет, а может, есть, но где-нибудь за границей и никогда не обратится. Я говорю вам это потому, что вы, как мне кажется, были знакомы с моей тетей в молодые годы. Может быть, вы что-нибудь слышали о каком-то пане по фамилии Поляньский?.. А может, вы его знали?
Он сразу же отрицательно покачал головой и сказал:
– Не знал. Нет… Не знал…
В его голосе послышалась какая-то нотка жестокости.
– Итак, я, видимо, сожгу эти бумаги.
– Сожгите их, и как можно быстрее. Все бумаги следует сжигать. Мерзко хранить бумаги. Правду нельзя скрыть! Вы понимаете? Правда с течением времени становится ложью, оскорбительной ложью, клеветой, насмешкой!..
Она с интересом присматривалась к нему, но он, казалось, этого не замечал.
– Только глупцы и нечестные люди сохраняют чужие мысли, чужие слова, чужие чувства, чтобы наслаждаться ими тогда, когда они уже не имеют на это никакого права, когда это уже обычное воровство, ограбление кого-то беззащитного. Вы же должны это понимать.
– Да, я понимаю, – призналась Люция. – Но эти нелестные замечания в адрес людей, хранящих чьи-то письма, не могут относиться к моей тете. Пакет был заклеен давно, и тетя определенно не заглядывала в него со времени знакомства с автором этих писем. Собственно, я не знаю, только ли письма там, ведь могут быть и памятные вещи…