В поле зрения давно вплывали какие-то черные завихрения, но наполненный благостью офицер не обращал на них никакого внимания. И лишь когда перед ним мелькнуло что-то темное, разлапистое, понял, что дело нечисто…
«Мамочки!»
Никогда еще не думал Александр, что сесть — это так больно. В глазах потемнело, и на миг показалось, что голова вообще взорвалась изнутри, как перегретый паровой котел. Зато с тупой болью и противным чмокающим звуком вылетели пробки из ушей, и туда сразу же ворвался рев, грохот, частый перестук и чей-то протяжный стон…
Совсем рядом, накренясь и уткнувшись кабиной в кювет, стоял грузовик со вспоротым во многих местах тентом, по которому лениво ползали язычки совсем не страшного в дневном свете оранжевого пламени.
«Это же наш… — подумал Александр, не с первой попытки поднимаясь на трясущиеся и подгибающиеся ноги. — Я тут… А где Федюнин?»
Левая дверца «Мерседеса» была не просто распахнута, а выворочена и висела на одной искореженной петле, словно изнутри ее боднул носорог. Это поручик отметил автоматически, приближаясь к машине по очень странной траектории, зигзагом. Он чувствовал себя бегущим по палубе застигнутого штормом судна и едва сдерживал тошноту, борясь с никогда доселе не испытанной морской болезнью.
«Неужели это землетрясение!..»
Кургузый капот грузовика был смят в лепешку, лобовое стекло отсутствовало напрочь, а Федюнин сидел, мешком навалившись на руль и уронив на усыпанную осколками стекла приборную панель вихрастую голову.
«Убит?»
Языки коптящего пламени с пылающего мотора забирались в кабину через выбитое стекло, и на раздумья не оставалось времени — вот-вот машина взорвется, как в десятках виденных Сашей фильмов. Схватив водителя за почему-то мокрые и скользкие плечи, поручик выволок его безвольное тело через свою дверь и оттащил подальше от все никак не взрывавшегося грузовика.
— Вашбродь…
— Жив!
Над головой раздался уже знакомый рев и частый стук, будто кто-то рядом один за другим заколачивал в доску гвозди.
«Англичане!..»
Это Бежецкий уже думал, повалившись ничком на стонущего солдата, — очередь пыльных фонтанчиков прошла в каких-то метрах от них, а стоящий рядом совершенно целый фургон с распахнутыми дверями кабины подпрыгнул на месте и окутался дымным облаком.
— Вашбродь…
Серая форма на груди Федюнина стала черной, а из родничка под правым погоном, кипя, выплескивалась неправдоподобно яркая, алая кровь.
«Пузырится, светлая, — автоматически отметил лучший выпускник Николаевского училища, на занятиях по медподготовке вовсе не игравший в «морской бой», как другие. — Пробито легкое. Плохо… Но рана высоко — пробило, скорее всего, лишь верхушку. Может, и выкарабкается…»