уже села. Рука ее нервно, сама собой, поправила лежащий на плечах мех гиплихксиниса, очень дорогой мех, между прочим. Никто из них еще ничего не сказал. Он пришел в себя, теперь уже сознательно, вспомнил о конспирации. Вскочил, промчался к стойке, протиснулся сквозь мизерную очередь, никто не возразил, все стерпели, уже заказывая, сообразил, что не поинтересовался что же надо, но это были такие мелочи; он уже расплатился; уже двигался держа поднос одной рукой, а другой запихивая в карманы это неудобное нововведение – объемные монеты, в виде головы Императора. Он уже боялся, поворачиваясь, что у него произошла галлюцинация. Но
она все еще существовала, и глаза ее, ее совсем не постаревшие глаза, светились ему на встречу. Он совершил посадку.
– Где ты пропадал эти дни, Мист? – спросила она, и он сразу вспомнил голос, – Я тебя не видела суток восемь.
Теперь до него дошел смысл ее речи. «Эти дни»? «Суток восемь»? Какой, к Мятой луне, «Мист». Он был ошарашен, убит навылет.
– Молодец, ты не успел забыть мое любимое блюдо. Я так голодна. Какой-то ты замученный, молчаливый сегодня, Мист, – говорили только ее губы, а глаза молчали, они просто впитывали его образ, стремясь втиснуть во внутрь максимум. Не можем мы повторить Вселенную, но хотя бы отобразить с предельной тщательностью можем?
«Она, что сумасшедшая, – паниковал он внутри, – путает меня с кем-то? Или она теперь вообще из… Воды-то много утекло, времена изменились. Человек не статуя, так – пластилин». Он чувствовал: мышцы лица больше не слушаются, и глупая улыбка исчезает сама собой. Допустим она из полиции, и что же? Схватить ее за горло и гаркнуть: «Кто тебя послал?». Затем, держа впереди игломет пятясь выйти из ресторана и бежать. Да только нет игломета и некуда бежать. А она все говорила, не умолкая, уже наливала в бокалы, себе и ему (оказывается, он взял что-то с градусами).
– За встречу, – она приподняла свой бокал с зеленоватым прозрачным напитком. – А миксикол здесь делать не умеют, ни то что в столице. Помнишь, какой миксикол там? – она мечтательно закатила глаза.
«Какая «столица», к чертям Мятой луны», – он был готов удариться в панику. Она, правда, его не узнала и путает? Рукой он уже сграбастал бокал с начинающим пенится содержимым. Они выпили. Потом они ели. Они даже вели беседу о погоде, вернее кто-то внутри Лумиса вел беседу снаружи. Тому внутри было весело. Ими даже заинтересовался, дремавший доселе и никому не требующийся официант, теперь он забегал вокруг. Наконец, все кончилось.
– Мист, ты не проводишь меня, – она вновь обнажила свои белые ровные зубы, такие же как тогда.