Да и многие баркасы и даже пароходы, загрузившись ранеными и благополучно отвалив от берега, на Волге подвергались атакам с воздуха и гибли вместе с людьми. Такая судьба постигла и санитарный пароход «Бородино», на борту которого было 700 раненых: прямой наводкой он был расстрелян в районе села Рынок и затонул. С него спаслось лишь около 300 человек. А с парохода «Иосиф Сталин», который шел с эвакуированным населением, спаслось всего лишь 100 из 1200 человек.
В эвакуации раненых и гражданского населения Сталинграда активное участие принимали и катера нашей флотилии. Они работали как обыкновенные паромы, а матросы из пулеметов и винтовок стреляли по самолетам врага, которые, подавив зенитную артиллерию города, опускались так низко, что иногда мы видели лица летчиков.
Запас прочности, запас плавучести, грузоподъемность — все эти и другие понятия, имеющие солидную научную обоснованность, оказались ниспровергнутыми в эти дни: мы брали на борт столько людей, что катера почти по иллюминаторы погружались в воду; идя к левому берегу Волги, мы избегали резкой перекладки руля, боялись близкого взрыва бомбы, боялись и волны, поднятой проносящимися мимо бронекатерами, — были так перегружены, что запросто могли перевернуться и затонуть. Но взять на борт меньше людей оказывалось свыше наших сил: они с такой надеждой смотрели на нас, когда мы подходили под погрузку…
Четыре рейса мы завершили благополучно, а во время пятого, когда я из рубки зачем-то ушел на нос катера, вражеская бомба рванула под кормой и, конечно, разворотила ее. Взрывом меня швырнуло в реку, а когда я вынырнул, катер-тральщик уже затонул. Только восемь человек барахталось среди обломков, пытаясь найти хоть что-то, за что можно было бы подержаться.
Подплыл я к ним, разделся в воде, спрятал под фуражку комсомольский билет и удостоверение личности, и мы, помогая друг другу, поплыли к левому берегу, до которого оставалось метров четыреста. На наше счастье, нас летчики не стали добивать пулеметными очередями, что в те дни было обычным явлением, и мы благополучно добрались до берега.
В другой обстановке, при других условиях мы, разумеется, получили бы какое-то время на то, чтобы прийти в себя, но сейчас каждый человек был дорог, и, наспех обмундировавшись, я прыгнул на полуглиссер и остаток дня носился на нем, выполняя самые различные поручения. Лишь глубокой ночью взял курс на свою базу (затон Тумак). Шел мимо горящего Сталинграда и вовсе не намеревался соваться под бомбы, которые с прежней яростью рушились на пылающие кварталы. И тут около правого берега, вдоль которого опять текла огненная река, увидел бревно и прижавшегося к нему человека. Течением бревно с человеком несло в огонь. Тогда у нас со старшиной полуглиссера и состоялся примерно такой разговор, который начал я: