Джинджер достаточно пьян, чтобы смеяться над Труди в открытую.
— Эти чуваки нашему соловью и в подметки не годятся. Я о Робби Вернее говорю. Согласен, Рэй?
— Вот уж меня в этот спор не надо втягивать.
— Прекрати, — кричит Долорес, кулачком пихая Джинджера в грудь. — Я сама ирландка. И датчанка. И шотландка.
У меня дедушка со стороны отца из Килмарнока.
«Килмарнок» она произносит как «Кил-мир-нок».
— Вовремя старик эмигрировал, — поддразнивает Джинджер, добрея на глазах.
Леннокс стращается к Риордану.
— Наверно, в Нью-Йорке на службе несладко приходилось?
Риордан не спешит соглашаться.
— Сейчас, Рэй, Нью-Йорк уже не тот, что раньше. Но я не жалею, что всю жизнь служил в полиции. Ни о едином дне не жалею.
— Как, должно быть, в Нью-Йорке опасно, особенно по сравнению с Британией. На каждом шагу вооруженные банды. — Труди бросает быстрый взгляд на Леннокса, ежится.
На сей раз Риордан машет рукой, даже не дослушав.
— Вот уж не хотел бы я работать в британской полиции без револьвера.
Труди щелкает зубами. Леннокс знает эту привычку, индикатор нервозности.
— Но разве тогда опасность не увеличивается? По-моему, если правонарушителю известно, что полицейский вооружен, вероятность, что он сам задействует оружие, куда выше. Вы, наверно, не одного и не двух человек подстрелили. Я права?
Риордан добродушно улыбается Труди, опускает бокал.
— Деточка, я за все годы службы никогошеньки не подстрелил. Хотя работал в самых опасных кварталах — Бруклине, Бронксе, Квинсе. Можете сами список продолжить. Я вам больше скажу: я не знаю ни одного копа, который бы в человека стрелял. За двадцать пять лет я только дважды вынул револьвер из кобуры.
Труди чуть ли не мурлычет, игра в юное создание и убеленного сединами дядюшку явно затянулась. Перед Ленноксовым мысленным взором список приглашенных удлиняется на два пункта.
— Ох, опять разговоры о работе, — ворчит Долорес. — Девочки, пора оставить мальчиков одних. — Долорес поднимается, пластиковый стул скрежещет по плиточному полу. Джессика следует ее примеру. Труди с минуту колеблется, явно предпочла бы общество двоих пожилых мужчин и одного помоложе обществу двух пожилых женщин, но понимает, что по протоколу шотландских шовинистов на сегодня запланировано дружеское общение, и идет в гостиную.
Джинджер выгибает шею, убеждается, что раздвижные стеклянные двери плотно сомкнулись.
— Потому что теперь в полиции все не так. — Джинджер проглатывает окончания, речь его неразборчива. — Все к такой-то матери полетело. Причем всюду. Выскочек развелось, что собак нерезаных, так и норовят нас, старых коней, поучать.