Но нет, теперь не время думать об очках!
Девочка вскочила с постели, нащупала ногами тапочки и тут услышала какой-то звук.
— Ну, пожалуйста, пусть мне показалось, — взмолилась она. — Пожалуйста, только не это…
Молитва не помогла. Снова то же скрежетание, теперь отчетливое, и ясные, такие до боли знакомые потрескивания и щелчки. Помехи! Папа уже включил приемник. Опять не успела с ним поговорить!
Анна забралась обратно в постель, взбила подушку, поудобнее прислонилась к ней спиной, натянула простыню до колен и уставилась в пространство. Нет-нет, дочка глядела на папу, хотя тот ее видеть не мог. Она и так знала, что происходит в гостиной. Одно и то же повторялось сотни раз. Отец сидит в потертом, засаленном кресле, голова склонилась над большим коротковолновым приемником, купленным год тому назад; отвернувшись от всех и вся, он слушает последние известия.
Удивительное дело, папа купил подарок самому себе, недоумевали дети, когда отец принес радио домой. Папа никогда и ничего не покупал для себя, если только мама не заставит. А приемник к тому же стоит недешево.
— Депрессия уже кончилась? — выпалил Фриц, уставившись на радио.
Все понимали, почему мальчик об этом спросил. Уже несколько лет семья переживала тяжелые времена. Еды в доме, в общем, хватало, но добавка случалась нечасто. Ни на что, кроме самых необходимых вещей, денег не оставалось. Когда Анне было десять, ей ужасно хотелось красивую куклу на Рождество. Она все канючила и канючила, пока мама крепко-накрепко не запретила мучить отца своими мольбами — на такое баловство в доме денег нет. А тут папа принес огромный сверкающий приемник!
— Нет, депрессия еще не кончилась, — папа расчищал почетное место для нового приобретения. — Но уже скоро.
— А когда? — приставал Фриц.
— Как война начнется, — спокойно, совершенно обыденным тоном ответил папа.
Будто знает, войны не избежать, опять подумалось девочке, и холодок страха пробежал по спине, словно вернулся тот вечер, когда папа принес радио. Но пока по-прежнему царит депрессия, а Канада в войне еще не участвует.
Конечно, где-то там, в Европе, уже сражаются. Несколько месяцев подряд войну показывают в кинотеатре, в новостях перед фильмами. Адольф Гитлер с экрана выкрикивает призывы к ревущей от восторга толпе, а немецкие войска маршируют и салютуют ему, теперь все знают этот салют — "хайль Гитлер". Немцы даже двинулись через границу и оккупировали соседние страны.
Сидя в темном кинотеатре и глядя на мелькающие черно-белые картинки, Анна никак не могла поверить — неужели между ней и этими людьми есть что-то общее, а ведь их семья переехала из Германии в Канаду только пять лет тому назад. Девочка смутно помнила времена, когда весь мир ограничивался Франкфуртом и вокруг разговаривали только по-немецки. Теперь их жизнью стал Торонто, и сама она говорила, думала и даже сны видела по-английски. Истерические выкрики немецкой толпы, запечатленные кинокамерой, оставались для нее такой же загадкой, как и для всех остальных в зрительном зале. По папиному утверждению, фашистское безумие грозило затопить весь мир, но мама только посмеивалась над подобными предсказаниями. Анна не знала, кому верить. Если бы мама пошла в кино и сама все увидела, то тоже, наверно бы, испугалась. Тем не менее, война была где-то там, далеко, на той стороне огромного океана. Но позавчера немецкие солдаты вторглись в Польшу. Для Анны это означало только одно — отец слишком занят политикой, чтобы обращать внимание на ее, младшей дочки, папиного хвостика, сложности. А завтра первый день нового учебного года — она идет в старшие классы и до смерти перепугана.