Только папа шел провожать Руди на вокзал. Остальные столпились вокруг мальчика, обнимая его и целуя. Руди наклонился к младшей сестре и шепнул в самое ухо:
— Так держать, детка! Я на тебя рассчитываю.
Она кивнула, вцепилась в руку брата, не отпускала его, пусть не уходит, ну пожалуйста!
— И слушай пение, Анна, — внезапно произнес он, улыбнувшись на прощанье. — Что бы ни случилось.
Она поняла — брат напоминает ей про все их разговоры.
— Обязательно, обещаю, — крикнула она вдогонку, когда Руди уже уходил.
Лето было полно радостей и обычных забот. Но однажды в августе, жарким полднем, когда Анна стояла на пороге, доедая рожок с мороженым, пришла телеграмма.
Девочка из любопытства пошла за мальчиком-почтальоном, который положил велосипед и направился к двери дома. Из любопытства. Не из страха. С Руди же все в порядке, он на крейсере «Корнваллес», они еще не отправились к месту военных действий.
Гретхен расписалась за телеграмму и задумчиво вертела ее в руках. Адресована папе.
— Давай сбегаю в магазин, отнесу, — предложила Анна.
Скучный день, делать нечего, библиотека все равно закрыта. Телеграмма — хоть какое-то развлечение. Она предвкушала новости. Наверно, что-то произошло! Девочка торопилась по залитому солнцем тротуару. Может, тетя Таня? Нет, вряд ли. Слишком давно не было вестей.
А вдруг? Предположим… Она почти припустилась бегом. Должно быть, что-то случилось! Люди просто так телеграмм не посылают. Вдруг тетя Таня убежала из тюрьмы, тогда обязательно послала бы телеграмму — нет ничего быстрее!
Анна ворвалась в магазин с криком:
— Папа, телеграмма!
Папа спокойно подошел и взял из ее рук желтый листок бумаги. Анна уже открыла рот сказать: "Там, наверно, новости…" Нет, подожду, пусть папа сам прочтет.
Молчанье длилось бесконечно.
Папа смял листок бумаги, положил в карман. Повернулся к жене и, не обращая внимания ни на Анну, ни на покупателей, произнес:
— Это Руди, несчастный случай. Он в госпитале в Галифаксе.
— Что случилось? — мама почти кричала, негромко, но с такой болью в голосе. — Что произошло?
— Клара… — начал папа, снял очки, протер их, снова надел. — Клара, — повторил он, будто забыл все другие слова.
— Эрнст, скажи мне!
Анна никогда не слышала, чтобы мамин голос резал воздух словно хлыст. Папа мотнул головой, взглянул на жену, стоящую за прилавком. И ответил ясным и четким, но тоже совсем незнакомым голосом — он врезался в память девочки на всю жизнь:
— Они пишут, он ослеп.