— «Переведен», — повторила Штеффи. — Мама переехала? Куда же она могла переехать?
— Не знаю, — сказала Юдит. Она поджала губы и не желала больше говорить на эту тему.
Девочки прогулялись вместе, был чудесный летний вечер. Липы вдоль аллеи усыпаны бледно-зелеными цветками, а соцветия каштанов напоминали белые свечи. Штеффи и Юдит спустились ко рву, окружавшему старую часть города, и сели на краю обрыва, свесив ноги.
— Ты забрала из мастерской свои туфли, — сказала Юдит, бросив взгляд на ноги Штеффи.
— Да.
— Я думала, ты врешь, — сказала Юдит. — Ты так странно выглядела, когда сказала, что туфли в ремонте. Какие они на самом деле, твои приемные родители?
Штеффи попыталась описать тетю Марту с дядей Эвертом как можно лучше. Юдит молча слушала.
— Странные эти шведы, — наконец сказала она. — Какие-то толстокожие. Ничего не чувствуют.
— Да нет, чувствуют, — сказала Штеффи. — Просто иначе показывают свои чувства.
— Вот закончится война, — сказала Юдит, — я поеду в Палестину. А ты?
— Домой, наверное, — сказала Штеффи.
— Домой, — повторила Юдит. — У нас больше нет дома. Они отняли наши дома. Отняли само право на жизнь.
— Но после войны, — сказала Штеффи, — немцы уйдут. Ты не думаешь, что все снова станет, как прежде?
— Никогда уже не станет. Никогда!
Штеффи задумалась. Наверное, Юдит права.
— Мы жили в Леопольдштадте, — сказала Юдит. — Я никогда не забуду, как немцы взорвали синагогу. Каменные блоки взлетели на воздух на несколько метров. Совсем как на войне.
Юдит откинулась на спину и легла на траву. Ее ноги висели над темной поверхностью воды. Она подложила ладони под голову и смотрела в небо.
— Я надеюсь, там ничего не осталось, — сказала она. — Ни единого дома, ни церкви, ни улицы. Надеюсь, бомбы все уничтожили. Всю Вену. Чтобы никто никогда там больше не смог жить.
Штеффи посмотрела на красивое лицо Юдит, обрамленное завитками волос. Голубые глаза пылали ненавистью.
Штеффи представила, как Вену сровняли с землей. Ее школа в руинах, дом, где жила ее семья, раскрошен взрывами бомб. Витрины магазинов на прежде красивых улицах зияют черными дырами, трамвайные пути разворочены. Колесо обозрения в парке Пратен возвышается искореженным скелетом.
— Нет, — сказала она. — Я не могу надеяться на такое.
Штеффи увидела, что Юдит плачет.
Слова Юдит не выходили у нее из головы.
«У нас больше нет дома».
До сих пор Штеффи всегда представляла себе, что после окончания войны все станет как прежде. Они возвратятся в свою просторную квартиру неподалеку от парка и всей семьей заживут там снова.
Но в их квартире живут чужие люди, не евреи, поэтому у них есть право на нормальную жизнь. Если дом не разбомбили, как хотела Юдит.