«И от великой жалости сердца, не могши столь многих изменных дел боярских терпеть, порешили мы, отче-владыко, оставить свое государство, поискать поселиться инако где-либо, хотя и в чужих краях, где Бог наставит». Так заканчивал свое послание царь.
Эта грамота, которую народ узнал и подкрепил взрывом сочувствия, громкими рыданиями и стонами по обиженном царе, вечном защитнике и друге народа, она явилась смертельным ударом уже подкошенному боярству и всемогущему раньше клиру монахов и священнослужителей; она создала в народе, на много веков вперед, убеждение: «Царь льготы дает. Дворяне да подьячие – скрывают эти льготы»!
Удар был нанесен мастерски! Теперь и подумать никто из бояр не смел – предложить народу избрать иного царя…
Нет! Народ кинулся к митрополиту… Рыдания, вопли носились над многотысячной толпой.
– Горе нам! Согрешили, видно, окаянные… Прогневили государя… Милости его великие – обратили на гнев. Он ли нас, простецов, от бояр не боронил? Суд давал скорый и правый. К очам своим царским легко допускал! Самим в углах своих управляться дозволил, без насилия злого, наместничьего… Кто нас помилует? Кто избавит от нашествия ворогов? Како стадо баз пастыря? Волки только и ждут того, чтобы нагрянуть… Скорей, отец митрополит, умоли государя воротиться, гнев на милость переложить! Бояре, воеводы, подьячие – изменники! Пусть их и карает! Мы ни при чем! Злодеев головой царю выдадим. Своими руками перевяжем их.
Так говорил народ, так говорили выборные «лучшие люди», посланные в Думу к боярам, к митрополиту.
А стрельцы, ратники и младшие воеводы? О них и говорить нечего. Никто так не умел привлечь к себе людей, если хотел, как Иван своих ратников.
– Пусть велит государь! – шумели стрельцы, чернь и купечество московское. – Своими руками, на клочья разнесем лиходеев царских… А нам за них – не погибать же!
Отсутствующий Иван страшнее оказался недругам его: попам, боярам и дьякам, чем даже был, пока сидел в Москве. Царь сам указал народу на преграду, стоящую между троном и землей: на чиновный, служилый люд того времени.
Исход понятен.
В селе Александровском скоро к ногам Ивана упали все: митрополит, духовенство, бояре, воеводы, выборные от Москвы, ото всей Земли – и молили униженно вернуться на трон. А условие? Пусть царь диктует!
Он продиктовал.
Те, что были с ним, да еще другие люди, из близких, которые в Москве оставались, способствуя видам Ивана, всего тысячи две человек – составили новый, исключительный двор царский, всем знакомую «опричнину, новый, дворовый царский обиход».