– Ну, ин так… Будь по-твоему… Жить помогала ты мне… Умирать же научила, княгинюшка! Низкий поклон тебе! И тебе, брат-государь, за венец мученический, коий приемлю из рук твоих… Дайте чару мою смертную…
Твердой рукой взял он большой, толстого стекла стакан, полный до краев мутной, беловатой жидкости. К губам подносит…
– Постой князь! – шепнула княгиня. – Гляди, по-честному с нами поделись, не все осушай… Нас трое здесь еще… Не то знаешь, что может быть?
– Знаю, знаю… Он все может… – отвечает князь, словно и нет здесь Ивана, словно не о нем и речь. – Оставлю и на вашу долю…
Отпил спокойно больше половины.
– Вот так… Гляди – и на вас хватит!
– Как не хватит? Чай, знаешь зелье свое, которое изготовил на царя! – говорит Иван.
И смотрит: что дальше будет.
Захватило его то, что происходит перед ним. Словно это не люди живые… И не брат его яд выпил так спокойно… И не жена брата молит: на мою долю, на сыновей оставь… И сам Иван – не он теперь. Нет! Давно забытые картины выплывают перед Иоанном. Сидит он, читает о временах мучительства, какие творили кесари римские над христианами… И эта чета перед ним, – чета римлян стародавних… И пьют они смерть, словно вино сладкое… А он, Иван, кесарем ставший, любуется, как люди жить и умирать умеют хорошо!
– Вот, вместо пещнаго, такое бы действо представить… – вдруг нежданная пробегает, неуместная мысль у царя.
А Евдокия тоже успела между тем отпить из стакана… И детей заставила… Честно остаток поделила. Себе – побольше. Детям – поменьше…
Смотрит дальше Иван.
Плохо влияет яд… Прием у княгини и детей – не довольно велик… Владимира – того уж поводить начало, как бересту на огне. Но он обнял жену, детей, сидит, муки пересиливает, улыбаться старается… Молитву громко читает отходную… Евдокия и дети повторяют священные слова за князем. Сами себя готовят люди в иной мир.
И невольно Иван стал вторить за жертвами своими бесконечно грустные и бесконечно утешительные слова моленья страшного, последнего моленья…
– Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко, по глаголу твоему… Упокой, Господи, души рабов Твоих… Владимира… Евдокии… Ивана да Юрия…
– Мама! Мама! – шепчет напуганный старший ребенок. – Разве ж и я умру… И братец меньшой, Юра? За что, мама? Не хочу помереть… Страшно в могилке… Видел я: клали бабушку нашу старенькую… Мама, не хочу… Жаль мне… И братца жаль…
– Нет, милый, не бойся: не смерть… жизнь тебя ждет вечная, ангельчик ты мой! – костенеющим языком отвечает мать…
– Ой, больно мне, мама! Мама, что с тятей? Упал он… Как поводит его… Ой, больно! Мама, какие глаза у тяти страшные! Ой, больно, страшно мне!