Так он торопливо и со свойственным ему жаром разматывал клубок воспоминаний, затем махнул резко рукой, сказал:
— Хватит об Инофатьевых, это уже все в прошлом. Лучше расскажи, как ты живешь, успехи как?
Нет, он ничуть не изменился, мой давний друг. В его глазах отражались душевная обида и радость, как-то по-своему уживавшиеся рядом.
Но мне все-таки хотелось услышать об Ире. И я спросил его. Он ответил без подробностей, не желал вдаваться в детали, а быть может, действительно о них не знал.
— Ира — женщина умная, видная, но тряпка. И за это я ее не люблю. Бросила бы его ко всем чертям. Не понимаю их. Играют какую-то комедию: расходятся, сходятся, снова расходятся… Она сейчас, кажется, уехала в Ленинград, и якобы насовсем. Не знаю, хватит ли у нее характера.
Должно быть, разговор о дочери Пряхина напомнил ему о нашем адмирале, и Валерка оживленно спросил:
— Кстати, как чувствует себя наш старик? В Североморске я случайно слышал, что его как будто переводят куда-то на юг.
Признаться, меня это сообщение огорчило.
Вскоре слух о переводе Пряхина подтвердился. Как-то я сидел в своем кабинете в штабе дивизиона. Дмитрий Федорович появился на пирсе внезапно, без предупреждения: он ехал от артиллеристов береговой обороны и, не зайдя в мой штаб — маленький, барачного типа домишко, у самого причала, — сразу прошел на флагманский корабль, которым теперь командовал Валерий Панков. Когда мне доложили, что адмирал прошел на корабль и ждет в моей каюте, я ужаснулся: на столе по-прежнему стояла фотография Иры.
Я бегом бросился вслед за командиром базы, но было поздно: он уже зашел в мою каюту и, по обыкновению своему, попросил крепкого чая. Тут у меня мелькнула слабая надежда отвлечь его от фотографии.
— Пожалуйте в кают-компанию, товарищ адмирал, там поуютней, — заикаясь, второпях предложил я. Он сначала недоуменно, затем пристально посмотрел в мое растерянное, смущенное лицо и, очевидно догадавшись, тихо сказал:
— Не нужно, пусть сюда подадут.
Адмирал грузно сидел на диване напротив стола и с веселым оживлением смотрел на карточку дочери. Мне стало неловко. Адмирал повернулся в мою сторону, но, глядя мимо меня — я благодарен ему за это, — спокойно сообщил:
— А я, Андрей Платонович, уезжаю. На юг переводят, погреть старческие кости. — И улыбнулся своей доброй улыбкой. Потом, подняв на меня взгляд и не обнаружив на моем лице удивления, спросил: — Вы что, уже слышали?
Я молча кивнул.
— А со мной не хотите на Черное море? Север вам не надоел еще? — любезно предложил он.
Я ответил как можно корректней: