— Да.
— Месье хорошо говорит по-французски. Только у нас не дают большой стакан коньяку. Не имею права. Могу дать двойной коньяк… или тройной. Могу вам дать десять тройных коньяков, а сразу большого стакана дать не могу.
— Хорошо. Дайте мне пять тройных коньяков и большой пустой стакан.
— Не могу. Извините, но не могу. Мальцев посмотрел в глаза бармену и со вздохом сказал:
— Ладно, пусть будет пять тройных подряд. И простите, что я заморочил вам голову.
— Это входит в мою работу, месье.
«Не человек, а автомат». Мальцев поглядел вокруг. «Эх, кто не видел закусочной, тот ничего не видел».
Ему вдруг захотелось выпить именно двести граммов самогонки, закусить кислой капустой, мануфактурой либо анекдотом, сказать что-то как будто неясное, но что все понимают с полуслова и до конца, потом махнуть рукой, собраться уйти, но остаться, потому что предложили еще кружку пива.
«Это, Мальцев, тоска-хандра по пьянке говорит. Ты ее не слушай! У тебя теперь работа для всей твоей жизни есть. И плюй на то, что тебя в военкомат вызывают. Ты свое уже отслужил. Хватит. Лучше выпей еще виски, кальвадоса и настрой свой понятийный аппарат на веселый и благородный лад».
Он следил за тем, чтобы его губы не шевелились, и время от времени напрягал мышцы лица.
Выходило, по его мнению, недурно. Так он и шел из кабака в кабак на твердых, негнущихся ногах. «Начинается новая пора, имею же я право это отметить, как положено!»
К началу ночи он очутился на улице Тильзит под окнами Бриджит. Поглядел на черные проемы.
«Что я стою тут, как пацан? Гитары только не хватает!»
Она спала, может, с кем-нибудь, здесь, близко, стоило шагнуть сквозь стену, взять ее за плечи — конечно же, она одна — и сказать, что, мол, терпи меня, раз я такой и ты меня любишь. Покорись и будешь счастлива от своей слабости, как я от своей силы. Мальцеву нужна была больше, чем раньше, ее поддержка, потому что бродить в себе в поисках неясного и манящего можно одному, — не то — взбираться на гору с тяжестью чужих и собственных ошибок на спине.
Ему было тоскливо от того, что не может постучать, подняться, попросить за что-то прощения или потребовать, чтобы она просила прощения — и быть сытым простой радостью. Представив свою голову на Бриджитином плече, Мальцев резко вздрогнул.
«А что я бы сейчас делал в Союзе? Может, пульку бы записывал, может, орал бы до хрипоты о достоинствах товарища Бухарина или о том, что маоизм является разновидностью троцкизма и что сейчас китаезы идут по сталинскому пути, но, может быть, без культа личности над головой и что они, со своей стороны, правы. Витька в ответ орал бы патетически, как всегда, что Российская империя идет к гибели; Мишка — что, как это ни парадоксально, только Израиль способен спасти христианскую цивилизацию. А потом — кто остался бы ночевать на стуле, а кто из-за жены или матери поплелся бы домой, ворча о мещанстве».