Кротом Мальцев так и не стал, но стал крепко уважать Туполева, разумеется, к скрытой радости последнего. Этих чувств они оба не потеряли, даже когда профессор Туполев дал свой голос за исключение Мальцева из университета. Но только теперь Мальцев по-настоящему понимал, что холодный, добрый и трусливый старик был во многом прав.
Бриджит Мальцева беспокоилась. Муж часто уходил на какие-то собрания, скрытничал, ночами писал, иногда уезжал на несколько дней, возвращался усталым и радостным. Раз как будто из Финляндии он вернулся помятым, но с особой победной лихорадочностью в глазах. На разодранное свое плечо Святослав смотрел даже с удовольствием. Правая нога была, словно он продирался сквозь колючую проволоку.
— Знаешь, я согласен переехать, не будем же мы вечно жить на этом чердаке. Пусть мансарда останется приятным воспоминанием. И… если твой отец найдет для меня работу, которая забирала бы у меня меньше времени, чем нынешняя, и давала заодно больше денег, то и тут я не откажусь. Даже спасибо скажу от всего сердца.
Бриджит сделала вид, что обрадовалась, скрыла волнение. Она боялась его потерять. Она любила его, и он стал добрым, спокойно-сильным, срывы случались все реже и реже. Но она видела, что не просто умение владеть собой было в Святославе, когда дело касалось его борьбы. Он становился холодным, расчетливым. В нем был тот холодный расчет, который, сливаясь с внутренним пламенем, делал решение приговором. Святослав не хотел зависеть от ее отца, не хотел он также сладкой жизни. И вдруг! «Может, он задумал что-то ужасное, безумное и пытается прежде, чем ЭТО случилось, возвратить меня к прежней жизни?» Бриджит поговорила с отцом.
— Я должна знать, что у него на уме. Живу в вечном страхе. Узнай, выведай, делай что хочешь, но узнай. Слышишь?
— Ты так его любишь?
— Да. Тебе этого не понять.
Старик улыбнулся.
— Должно быть. Твоей матери подобные чувства показались бы ярко выраженной невоспитанностью, а мне — потерей времени. Хотя… Хорошо, я постараюсь.
Мальцев привык к дому Булона. Обычно он здоровался с сенатором, болтал с ним о пустяках и шел в библиотеку, оставив старика с дочерью и внуком. В воскресенье после обеда старик часто, предложив сигару и коньяк, рассказывал о своем прошлом, и Мальцев терпеливо слушал. Рядом сын играл на ковре, в кресле блаженствовала Бриджит. Она улыбалась тихой, не сходящей с лица улыбкой.
Кресло и ковер были пустыми, когда Мальцев вошел в салон. Он не удивился. После последнего разговора с женой он ожидал вопросов Булона.
— Где они?
— Пошла к подружке, скоро вернутся.