Он дождался того вечера, когда Синев с невниманием в глазах сказал:
— Слушай, сделай одолжение. Да и тебе же интересно будет. Поезжай в Турцию. Дам тебе адрес моего друга. Будешь жить у него. Он даст пакет. Привезешь его мне. Сам бы махнул, да времени нет. Если согласен, выедешь этак через недельку. Как?
Небольшим усилием Мальцев заставил свой голос остаться прежним:
— О чем речь… это же бесплатная туристическая поездка! Конечно…
Отвернувшись, Синев улыбнулся… Мальцев все же разглядел угол его рта. На кухне Мальцев, пробормотав: «Сволочь, ну и сволочь», — проглотил большой кусок сливочного масла. Поездка в Турцию, расширенные зрачки тех парней, которых Мальцев покалечил, и тех девиц, с которыми переспал, — все сходилось и выливалось в вывод: его принимали за дурачка.
В тот вечер Мальцев был в ударе. Заставлял девиц и Синева пить по-русски, и накачал их всех. Выпил он много — но масло спасло. Оставшуюся на ногах девицу пришлось утомить не водкой, а собственным телом.
Под утро Мальцев, добыв из кармана брюк Синева ключи, открыл секретер, нашел расписки… Выходя из квартиры обернулся и сплюнул.
Он был вновь победителем.
Рассвет втискивался в улицы. Мальцев шел размашистой походкой, но все в нем, ежесекундно ожидая нападения, продолжало оставаться напряженно твердым. Умом он знал себя в безопасности, но привычка была сильнее. «Если не считать тех двух насосавшихся наркотиков самоубийц, эта бывшая столица мира — просто рай земной», — думал Мальцев. На самых темных улицах Парижа, когда ему доводилось встречаться с молодыми веселыми парнями, мышцы напрягались до боли… парни проходили мимо. Однажды хиппиобразный малый толкнул его — и извинился. Мальцев простоял с открытым ртом несколько минут.
Где же, черт подери, ежесекундная преступность в этой анархической людной Европе? Люди здесь были веселы, это он видел: ни ругани в метро и автобусах, ни очередей… и создавалось впечатление, что французы не боятся власти. Это было невероятно. Этого Мальцев понять не мог, силился — и не мог.
Как-то Синев отматерил стоявшего на перекрестке полицейского. Мальцев сжался, ожидая погони и ареста. Ничего не произошло. Не бояться власти казалось ему опасной глупостью. Общество, живущее в демократии и не боящееся власти, — теряет в конце концов инстинкт самосохранения. Люди, выбирающие власть, должны ее опасаться, — и быть сильнее ее. Пренебрежение к власти рождает диктатуру… не один народ так проморгал свою свободу. Кому-кому, а русскому это известно.
Пронизывая мыслями запрещенное прошлое своей страны, Мальцев чувствовал, как возвращается к нему бодрость. Забытое не существовало. А он знал и помнил. Это спасало его от тоски и скуки в самые тяжелые дни жизни. Без крамольных идей Мальцев давно уже либо совершил бы непоправимую глупость — сказал бы, подчиняясь безумной необходимости, опасную для власти правду, либо попросту спился бы, как множество других, не знавших, но глубоко ощущавших невыгодность несправедливости.