— Амина, блядь, где ты?
Сама Амина тоже была не худая и в свободное время сожительствовала с рыжей Бертой.
Некоторые немцы — протестанты, а значит в душе безбожники, приняли мусульманские обычаи. В силу каких-то причин, они отбились от немецкой общины, опустились, стали носить казахскую одежду. Женщины Средней Азии в массе своей целомудренны и покорны. Казашку, зацепившую в юрте подолом котел, запросто могли и прибить.
По роду своих занятий мне приходилось сталкиваться и с асоциальным элементом. Единственной формой присутствия советской власти в округе были колхозные молочные фермы. Из Москвы перед Олимпиадой 1980 г. и фестивалем молодежи, туда свезли массу тунеядок. Они и «опущенные» немки должны были доить коров. Жили в юртах и вагончиках. На некоторых вагончиках было написано: «Награжу трипером, бесплатно». Температура внутри достигала 60 градусов, простыни были цвета такыра. Так что не удивительно, что в сорокаградусную жару «доярки» купались в чанах, где поили коров. Бабы сидят по глаза в мутной воде, коровы ревут, казахи поражаются. Ввиду отсутствия косметики и беспробудного пьянства бабы опускались моментально. Пили все подряд, но в основном курили анашу, благо зарослей сколько хочешь. Положил в тень и через 15–20 минут продукт готов. Пошла и мода, носить под солдатской панамой тампон смоченный в бензине и ацетоне. Именно там я заглянул в бездну человеческого падения. Поскольку всех казахов в округе они уже затрахали и наградили трипером, я поставлял им солдат для случки. Набивал грузовик самыми отчаянными, рисковавшими подцепить на «конец» ради минутного развлечения. За это они приносили мне ясак водкой, пить надоенное ими молоко брезговали все. Я даже толком не знаю, куда его девали. Дело не в гигиене. Для казахских коров после полыни и бумага была деликатесом. Молоко на заводах превращали в порошок, смешивали с привозным и так продавали. Иначе пить его было невозможно. Однажды две доярки выпили по кружке нитрокраски, мне с врачем пришлось выводить их из коматозного состояния.
Валерий Боборович (Устим)
Автобусами нас повезли в Хайфон. Это что-то около ста двадцати километров дороги. Пыльное разбитое шоссе было запружено колоннами техники. В одной из пробок нашим глазам предстала страшная картина, для меня первая из бесконечной серии «больших бедствий войны». На повороте, танк Т-54 занесло с полотна дороги, машина съехала в кювет и перевернулась. Сидевшие на броне люди, оказались вдавленными в мягкую болотистую почву и не погибли сразу. Теперь они жутко вопили, пока танк пытались оттянуть тросами. Тогда я еще не знал, что вьетнамцы попросту добивают искалеченных. Отсутствие инвалидов бросалось в глаза на улицах вьетнамских городов почти сразу же. Как ни как страна воевала к тому времени уже двадцать пять лет. В том же Гамбурге безрукие и безногие пятидесяти шестидесятилетние мужчины попадались на каждом шагу. Было видно, что это поколение воевало. Намного позднее, раненные на костылях не были редкостью в Тбилиси или Загребе. Прибывшие прежде товарищи рассеяли мое недоумение. Оказалось, что калек, если те не владели какими-либо полезными ремеслами, например, безногие обувщики или портные, или не имели хорошо подвешенного языка, чтобы их можно было использовать в пропагандистских целях — в госпиталях усыпляли. Хладнокровная жестокость азиатов является следствием всей их традиционной культуры, что странным образом проявилось даже в «ненасилии» Ганди. Все понимали, что его пресловутые голодовки, в защиту тех же неприкасаемых или против мусульманских погромов — есть не более чем обряд искупления. Диктатура династии Ганди была построена и долгое время оставалась незамеченной мировым общественным мнением, именно благодаря завесе из розовых лепестков. Почему эссесовцы носили на фуражках черепа, а не фиалки? Ведь никому не объяснишь, что традиция Тоtenkopf восходит к тюрбанным платкам венгерских гусаров, носивших на внутренней стороне головного убора этот символ христианского мученичества…