Мы очень заботились о том, чтобы люди выходили пустые (без оружия и боеприпасов, все это вывозилось централизовано). Происходило, обычно так. Несколько отъезжающих шмонаются командиром на базе. Из них вытряхиваются гранаты, патроны, тротиловые шашки и тому подобное. Их везут к границе и шмонают ещё раз, с удивлением снова находя по заначкам гранаты, патроны, тротил. Затем люди сами идут через границу. Их останавливают на ближайшем посту милиции (героев видно издалека) и при шмоне находят у каждого полный джентльменский набор криминала. Таким образом часть людей сразу попадала в тюрьму.
Однажды утром те люди, что оставались, были окружены в своей казарме гвардейцами. Одновременно были арестованы руководители подразделений. Хотя наши были почти безоружны, гвардейцы не решались войти вовнутрь. Так продолжалось до вечера. Ночью нашим удалось улизнуть и пробраться к украинской границе. Еще около суток гвардейцы держали в осаде пустую казарму. Так завершилась наша приднестровская кампания. Все кампании заканчиваются одинаково для варягов. Способ избежать унизительного разоружения — это или своевременно уйти самим, или разоружить дружественное правительство. Мы все, организаторы и участники войны, сделали большую ошибку. Необходимо было превратить Приднестровье в Славянскую Чечню, сделать его территорией свободной от закона, идти на возбуждение одесской области и Молдавии, объявить Приднестровье приютом революции. К сожалению, была реализована банальная сепаратистская идея. Сейчас, Приднестровье пребывает в жалком состоянии. Деморализация и экономический упадок, несмотря на то, что республикой руководят способные и сильные люди. Однако, они не знали, что революция не может быть остановлена.
Части людей просто не было куда возвращаться. Это были отпетые. Они могли существовать только в условиях жестокой дисциплины. Или их нужно было стрелять в затылок. Мы поселили их на какой-то нычке в Тернополе, надеясь в скором времени начать еще какую-нибудь войну. Но к сожалению, скоро выяснилось, что ни у кого не доходят руки заниматься ими. Хлопцы расслабились. Как-то вечером, слоняясь возле железнодорожного вокзала, они повстречали какого-то сержанта (или отпускника, или дезертира). Они выпили с ним пива, потом поссорились, задушили его, выкололи ему глаза (распространенный предрассудок, что в глазах убитого остаётся изображение убийцы) и утопили его в пруде. Их, безусловно, накрыли на другой же день. Они имели нахальство не сбежать.
Мы начали с того, с чего начинало казачество в XVI ст. — с молдавских походов. Нас много критиковали, но я так и не могу понять: почему это Вишневецкому было можно, а, например, Корчинскому — нет?