Герцог вдруг ощутил себя уже лишенным наследства, выставленным на смех и обкраденным каким-то ничтожным бастардом, который в один прекрасный день вынырнет откуда-то и начнет размахивать завещанием, составленным прожженным нотариусом! Да, сейчас герцог Шартрский был готов убить отца!
Уже направился к выходу, притом в настолько смятенных чувствах, что даже не помнил, распрощался ли как полагается, когда старик герцог плаксиво бросил (продолжая ломать комедию): - Некоторые мертвы, как я уже говорил, сын мой, но один из них ещё несколько лет назад жил в предместье Сен-Дени. Я получил о нем сведения от старого друга, ныне тоже уже покойного, от брата Анже.
- Вы хотите сказать, - у герцога Шартрского отлегло от сердца, - что и этот единственный исчез?
Герцог Луи взглянул на него в упор и сын, у которого камень с души свалился, понял вдруг: тот только нагонял страху, а теперь, когда это удалось, скажет правду!
Но то, что ему пришлось услышать, подействовало как холодный душ!
- Может, и единственный, - протянул старик, - но разве я сказал, что он исчез? Покинул предместье Сен-Дени, вот и все. А вовсе не исчез! И я о нем регулярно получаю известия.
Цинично лгал он из вредности, поскольку о Фанфане после смерти брата Анже никаких вестей не было, и он совсем забыл о нем, пока неясные воспоминания не растревожило письмо от герцога Шартрского. Старый герцог уже не помнил даже, велел ли он татуировать Фанфана или нет, тем более не зная, что Фанфан обзавелся меткой легитимного сына стараниями брата Анже.
- Отваживаюсь надеяться, что он достоин вас, монсиньор! - сжав зубы, заявил герцог Шартрский. - И что ему живется хорошо.
- Отлично! Он будет достоин меня - и своей матери тоже, - добавил старый герцог и, по старчески похотливо, добавил: - Она была красавица! И до меня не была ничьей. И знаешь, кем она стала, сын мой? Графиней Дюбарри! А девственность её досталась мне, вашему отцу, случилось это... в 1758 году, хе-хе-хе!..
* * *
Жанна Беко, графиня Дюбарри, в тот душный август все ещё оставалась в аббатстве Пон-о-Дам, куда была заключена три месяца назад. Падшая с райских небес звезда понемногу привыкла к не такому уж и жестокому уделу. После стольких лет бурной жизни, светских наслаждений, интриг, которыми она вознеслась так высоко, и битв за то, чтобы так высоко удержаться, ныне, когда ей перевалило за тридцать, она наслаждалась в монастыре миром и тишиной, где только и есть, что природа, да смена времен года, да богослужения. Часто прогуливалась в сопровождении аббатисы мадам Габриэлы де ля Роже Фонтениль, ставшей её приятельницей, в парке у монастырских стен. Такая неторопливая прогулка, как написала она своему управляющему в Лувесьене, Десфонтейну, была главной радостью её нынешней жизни. Но однажды утром произошло нечто такое, что согрело её душу, доказав, - не все её забыли.