Ладно, то с самого начала было понятно, что Юрис прав. Вопрос, кого оставить. Ну, деда забрать – пусть напоследок поживет на Земле как человек. Само собой, оставлять надо мужа с женой. А тогда – кто больше заслужил, если по-честному, Шура или я? Идея моя, от начала до конца. Зато теория его – не теория, допустим, но все расчеты. Сделал бы я без расчетов? Может, и сделал когда-то, только не скоро – пока режимы поймаешь наугад… А для чего сообщать на Землю? Чтоб скорее начать освоение галактики. А для этого сперва наладить испытания и производство. Пробьет Шура? Ни черта. Не тот он человек. А посчитать? Он, конечно, быстрее всех посчитает. Но если эту штуку показать в работе, любой грамотный посчитает. Само собой, Шуре они все в подметки не годятся, ну так возьмут числом… Так выходит, лететь надо мне. Только как это сказать Шуре? Инка на голову встанет. А Мария? Что она скажет?…»
Он спохватился, что залетит слишком далеко, и перебросил тумблер. На экране вспыхнуло Солнце. Иван проверил ориентацию бота, покачал головой и включил передний отражатель.
Мануш закрыла за собой дверь каюты и опустилась на диванчик.
– Алик… Ты только подумай: всего месяц – и дома! Я целый месяц буду гулять по проспекту Баграмяна, как девчонка! А потом на Севан поедем…
– Па-а-аслушай, дорогая! – вскипел Казарян. – Какой Севан, какой проспект? Ты понимаешь, что говоришь, а? Это они могут так говорить, геологи-биологи всякие, они свое дело сделали, везут, понимаешь, свой саксаул и свои булыжники! Да! Вот они сидят, пластинки проявляют – это они нам одолжение делают! – Он взмахнул рукой и забегал по каюте. – Ты понимаешь, понимаешь, а? Казаряну делают одолжение! Ладно, хорошо, Казарян не гордый, ему не тяжело спасибо сказать, Казарян умеет уважать людей! Но, между прочим, это Казаряна работа, а не геологов-биологов! Как это так Казарян бросит работу, не выполнит задания? Ты меня первая уважать перестанешь, я сам себя уважать перестану, я небритый ходить буду, па-атаму что постыжусь к зеркалу подойти, понимаешь…
– Ты говоришь «задание», да? А я говорю: моему отцу сейчас семьдесят девять лет! Моей матери семьдесят пять! Если мы вернемся через месяц, мы их застанем живыми, мы почтим их старость, сделаем ее легкой и светлой. А через десять лет? Застанем мы их через десять лет?
– Послушай, Мануш… Я глубоко уважаю Ованеса Петросовича. Я уважаю и люблю Веру Степановну, как родную маму люблю… Любить и уважать родителей – наш долг, да? Перед ними долг. А долг перед Землей, а? Мое дело – мой долг перед людьми. На кого я похож буду, если все брошу, а через десять лет прилетит Альтманис и скажет: «Да-арагой, успокойся, не переживай, я за тебя все сделал!» А что он сделает, а? Он не астрометрист, я астрометрист, понимаешь? Я! Может, самый лучший на Земле. Почему, думаешь, меня послали? А за меня работу будет делать Альтманис, да? Нет!