Я быстро, без остановки, с гулко бьющимся сердцем (казалось, его тяжелые размеренные удары должны слышать все, здесь присутствующие) я пошел мимо ящиков, вглядываясь не более секунды в каждое новое лицо.
В ящиках находились люди разных возрастов, разного телосложения, в разной одежде: от трусов до полного комплекта костюма-тройки. Один был совершенно гол, и на теле его я увидел неглубокие, но, должно быть, чрезвычайно болезненные раны. Болезненные, естественно, еще когда он был жив. Они покрывали тело густой сеткой, и в ней угадывалась некая система. Следы пыток? С Герострата станется...
Я увидел двенадцать лиц и среди них ни одного знакомого. Миновал последнего, вновь с шумом перевел дыхание. И мне тут же стало чуть стыдно этого своего недавнего желания: пусть кто угодно будет в ящике, но только не Мишка Мартынов, пусть только ОН будет жив. Ведь эти двенадцать - они тоже люди, в конце-то концов; у них остались, наверное, семью, дети... Будь ты проклят, Герострат! За одно это ты лишил себя права на существование. И уж будь уверен... Дай только до тебя добраться... Как бешеную собаку!..
- Ну, - напомнил о себе Сифоров, - опознали кого-нибудь?
Я отрицательно покачал головой:
- Ни Мартынова, ни Хватова здесь нет. Видимо, все это специалисты из вашего Центра.
- Скорее всего, так, - легко согласился Сифоров, мрачно разглядывая ближайший ящик. - До чего уже дошло... Вот еще почему, Борис Анатольевич, его необходимо изолировать как можно быстрее. Он не просто опасен, он - чрезвычайно опасен...
- Если он хотя бы на каплю верит в то, что проповедует перед членами Своры, для него это не должно иметь особенного значения, сказал я. - СХЕМА... Пойдемте на свежий воздух. Мне здесь трудно говорить.
Мы вышли из подвала в солнечный день, и я немедленно закурил. Напряжение еще не прошло; я вдыхал дым жадно, надеясь никотином притупить обострившиеся углы чувств.
К Сифорову опять подскочил Лузгин.
- Предварительный опрос. Жильцов дома. Ничего не дал, отрапортовал он. - Говорят. Только ночью. Подъезжал. Какой-то грузовик. Но что это был. За грузовик. И что из него выгружали. Никто. Не обратил. Внимания.
- Какой ночью? - медленно выговаривая слова, уточнил Сифоров.
- Сегодняшней.
Ответный ход? - подумал я и в глазах капитана распознал тот же самый не высказанный вслух вопрос.
Глава девятнадцатая
После того, как показания были записаны, свидетеля-водопроводчика отпустили домой.
Он шел по улице, и каждым шагом походка его становилась ровнее, и через какое-то время никто уже не сказал бы, что он пьян.