– Кстати, Виталик сегодня приедет? – спросила Агния Львовна.
– Да, – ответила Тина. – Приедет и дня на три останется. Праздники же.
– Все съехались, – кивнула Филаретова.
– Даже Алеша, возможно, будет, – сказала Ирина.
Она тоже сидела у соседки, но святочный костюм не шила, а просто покачивалась в плетеном кресле-качалке. Взгляд у нее был слегка отсутствующий и даже, как Ренате казалось, не от мира сего. Впрочем, Ирина была милая, и к тому же Ренате нравилось ее имя, не зря ведь она назвала так свою дочь.
Внешность у Ирины была такая, которую принято называть породистой: тонкие длинные пальцы, легкие темные завитки на бледных висках, абрис лица, напоминающий рисунок в пушкинской рукописи.
В начале января темнело рано, поэтому было видно, что хозяева в самом деле съехались почти на все дачи: в окнах по всему парку мерцали огоньки.
– Алексей приедет? – удивленно переспросила Агния Львовна. – Медведь, что ли, умер у нас под сосной?
– Нет, – улыбнулась Ирина. – Никто не умер, а просто они с ребятами договорились встретиться. Давно не виделись.
– Никогда не замечала за Алексеем сентиментальности, – пожала плечами Агния Львовна. – Впрочем, может быть, он изменился. Я его сто лет не видела. Вот поговорите с Алексееем Андреевичем, Тина, – добавила она, – и будут вам шарады. Иринин брат когда-то был большим их любителем. Но, правда, с тех пор все могло перемениться, и даже наверняка переменилось. Николаша тоже явится? – повернулась она к Ирине.
– Если все, то, наверное, и он, – кивнула та. – У них ведь общая компания была.
– Интересно, Алексей и теперь будет дразнить его до белого каления?
– Не знаю, Агния Львовна. – Ирина снова улыбнулась своей тихой улыбкой. – Вряд ли. Все-таки они уже выросли.
– Даже состарились, я бы сказала.
– Ну, еще не состарились, – возразила Ирина. – Алеше всего сорок пять. Для мужчины это не возраст.
Рената слушала их разговор вполуха, и ей нравилось именно так его слушать. Словно перекатывается по камешкам вода, и журчит, и звенит в том ровном ритме, в котором звучала и год, и два, и двадцать лет назад. Какие-то Алеши и Николаши, шарады, детские дразнилки… Ей не было до всего этого никакого дела, но слушать это журчанье времени было так же приятно, как песенку сверчка под лестницей.
И окно было подернуто инеем, и деревья, и переливался этот иней в свете фонарей, расставленных между соснами, вдоль ведущих от дачи к даче тропинок, и сосновые ветки покачивались, сбрасывая снег, от неощутимого, но видимого ветра…
С противоположной стороны седьмой дачи раздался скрип снега. Потом кто-то поднялся там по ступенькам веранды и забарабанил кулаком в соседскую дверь.