Они кружили, не сводя друг с друга взгляда. Длинные тени поворачивались на земле, словно стрелки часов. Гэйб не выпускал из головы одно — нельзя вставать так, чтобы тень противника оказалась перед ним, тогда яркое солнце ударит в глаза.
Эрнст молча ринулся в атаку со скоростью и стремительностью гепарда. Ухнуло широкое лезвие. Гэйб резко отклонился назад и сразу же вбок, выбрасывая руку вперёд. Ударить в левую подмышку противника не удалось — Эрнст мгновенно поставил чёткий блок. Лезвия звонко тренькнули. Гэйб снова ткнул вперёд, метя в живот. Эрнст ловко отскочил, сжав губы в нитку и чуть прищурившись. Ударил сверху. Глубоко пропорол второе плечо Гэйба. Молодой раб вскрикнул, упал на колено. Тесак противника в следующую секунду должен был пронзить горло Гэйба, но тот скользнул вперёд, ударив Эрнста головой в живот. Зеленоглазый раб охнул, на секунду утратив возможность дышать, но при этом не забывая о том, что нужно защищаться, и скользнул в сторону. Широкое лезвие всё же успело распороть пояс френча.
Гэйбу первые несколько секунд не верилось, что они действительно сражаются насмерть. Но боль в распоротом плече явственно сказала о том, что всё очень серьёзно. Глупо ждать от Эрнста пощады. Он действительно любил Хозяина Эйма. И ему нужно хоть кого-то наказать за его смерть. Эрнст рванулся в атаку снова.
Они кружили, сшибались, то и дело оставляли друг на друге глубокие порезы. Эрнст дышал уже сипло и напряжённо. И скалился в ярости. Гэйб тоже дал волю эмоциям. Он хотел жить. И он считал себя правым. Он не верил в то, что может погибнуть. И ему казалось, что это Эрнст нашёл его и вызвал на бой, чтобы погибнуть самому. Ведь его жизнь без Эйма утратила смысл.
Но Эрнст пока не собирался сдаваться. Он снова налетел на Гэйба, виртуозно орудуя огромным ножом, который гулко взрезал воздух то перед самым горлом Гэйба, то перед его грудью. Гэйб держался, успевал уворачиваться или ставить блоки. Он сильно порезал пальцы противнику, и белоснежные перчатки Эрнста свисали с запястий окровавленными лохмотьями. Но Эрнст не сдавался. Он тоже считал себя правым.
Огромное закатное солнце, казалось, разрезало небо, словно циркулярная пила, и теперь облака походили на пропитанную кровью вату. Две крошечные фигурки кружили в клубах пыли по растрескавшемуся плато, бывшему пару столетий назад, может быть, оживлённой площадью или магистралью. Две ничтожные пылинки — белая и грязновато-бурая. Гэйб, чумазый и растрёпанный, натерпевшийся злоключений в прерии и горах, и Эрнст — прямой и грациозный, немного похожий на породистую собаку. С тусклыми зелёными глазами, в которых осталось только одно желание — убить. Не было даже ненависти.