- Скажи это еще раз.
Она не пыталась притвориться, что не понимает, о чем он говорит, но все же ей пришлось еще раз глубоко вдохнуть. Сердце сильно билось в груди.
- Я люблю тебя. Я говорю это не для того, чтобы обязать тебя к чему-либо. Это всего лишь то, что я чувствую, и я не жду от тебя…
Джон прижал палец к ее губам:
- Черт, тебе давно пора было это сказать.
- Вам очень повезло, мистер Рафферти, - сказал доктор Норрис, глядя поверх очков. – Похоже на то, что ваша скуловая кость приняла на себя большую часть удара. Она, конечно, сломана, но орбитальная кость не повреждена. И, судя по всему, сам глаз не тронут, как нет и ни малейшей потери зрения. Другими словами, у вас всего лишь чудовищный «фонарь» под глазом.
Мишель глубоко вздохнула от облегчения, сжимая руку Джона. Он подмигнул ей правым глазом, затем протянул:
- Так я провел четыре дня в больнице из-за подбитого глаза?
Доктор Норрис усмехнулся.
- Считайте это каникулами.
- Ну что ж, каникулы закончились, я покидаю курорт.
- Только не перенапрягайтесь в ближайшие несколько дней. Помните, что вы заработали стежки на голове, сломанную скулу и получили легкое сотрясение.
- Я с него глаз не спущу, - сказала Мишель с ноткой предупреждения в голосе, твердо глядя на Джона. Он, вероятно, планировал влезть на лошадь сразу, как только вернется домой.
Когда они снова остались одни, Джон закинул руки за голову, наблюдая за ней с блеском в глазах. Спустя четверо суток, опухоль вокруг глаза спала достаточно, чтобы он смог приоткрыть крошечную щелку, ровно настолько, чтобы снова им видеть. Его лицо все еще оставалось беспорядочной смесью гаммы черных и фиолетовых оттенков, с налетом зеленых вкраплений, но это не имело значения в сравнении с тем фактом, что его глаз был невредим.
- Это были долгие четыре дня, - проворчал он. - Когда мы вернемся домой, я затащу тебя прямиком в постель.
Ее кровь снова бурно понеслась по венам, и Мишель задалась вопросом, неужели он всегда будет вызывать в ней такой безудержный отклик. С самой первой их встречи она была абсолютно беззащитна перед ним, а теперь ее реакция стала еще острее. Тело Мишель менялось под влиянием растущего в ней ребенка. Пока еще эти перемены не были заметны, но кожа, казалось, стала более чувствительной и отзывчивой к его малейшему прикосновению. Грудь слегка пульсировала, в ожидании прикосновений его рук и рта.
Она решила сказать ему о ребенке, но не сейчас, и тем более не тогда, когда его зрение еще вызывало беспокойство, и в течение последних четырех дней изо всех сил старалась держать под контролем свой беспокойный желудок. Она почти постоянно жевала крекеры и перестала пить кофе, поскольку оно лишь усиливало тошноту.