Комната, где мы впервые играли со Свеном, позднее всегда выглядела иначе, нежели в ту субботу. Здесь неизменно царил жуткий беспорядок; вперемешку лежали раскиданные игрушки Юлии, рабочие материалы Свена и Паулы, тут же красовались чайник, чашки, надкусанное яблоко, надломленная плитка шоколада; на раскладной сушилке висело белье. Вся повседневная жизнь разыгрывалась в этом пространстве, кроме которого в квартире имелась еще маленькая спальня для взрослых, крошечная комнатушка для Юлии да тесная кухонька, часть которой была отгорожена и превращена в такую же тесную ванную. В первую субботу Свен прибрал комнату. Он даже купил торт, однако за шахматами забыл про чай с тортом и вспомнил об угощении, только когда услышал за дверью вернувшихся Паулу и Юлию. Вскочив, он пробормотал: «Господи, я же хотел…» – и опять сделал руками жест, выражавший извинение и сожаление.
С Юлией у нас получилась любовь с первого взгляда. Ей исполнилось два года, она была живой, непоседливой, говорливой, а если занималась сама с собой, то тихонько напевала. Но иногда становилась задумчивой, серьезной, будто уже все могла понять. Порой по ее взгляду, движениям угадывалась женщина, которой она станет, когда повзрослеет. То, что она очаровала меня, было неудивительно. Удивляла сердечность, с которой она отнеслась ко мне с первой же встречи, словно в душе у нее существовало местечко, дожидавшееся именно меня.
Мои отношения с Паулой складывались трудно. Со мной, Свеном и Юлией она была строга и серьезна, будто осуждала наши забавы вроде башни из шахматных фигур, стриптиза, которому подвергался плюшевый мишка, или огромных мыльных пузырей, выдувавшихся с помощью кольца величиной с тарелку – я привез его в одну из суббот, и оно собрало в Трептов-парке десяток любопытных. Не одобряла Паула и моих попыток расположить ее ко мне. Она воспринимала их как флирт, а если я пробовал выглядеть таким же серьезным и строгим, но одновременно дружелюбным, то это воспринималось Паулой лишь в качестве нового варианта заигрывания. По мере возможности она старалась меня просто не замечать.
Наши отношения улучшились, когда открылась обоюдная любовь к греческому языку. Паула преподавала его в семинарии при евангелической церкви, я же учил греческий в гимназии и с тех пор увлекался чтением греческих текстов – такое у меня было хобби, вроде того, как другие играют на саксофоне или же покупают себе телескоп, чтобы смотреть на звезды. Однажды по разбросанным книгам я догадался, что Паула знает греческий язык, спросил ее об этом, а она поняла, что я действительно этим интересуюсь и кое-что в греческом смыслю. С тех пор она начала заговаривать со мной, поначалу вопросы касались только греческой грамматики, но потом пошли беседы о Юлии, о впечатлениях от уроков или от книги, которую она как раз читала.